Он подумал о баре – о ленче в баре или о коктейле, чтобы извлечь кодеин из всех дыр, где он только мог прятаться. Но к этому у него не лежало сердце. Он – Эдисон Бэнкс. У него был свой оркестр. Он создал «Дикую улицу». Он не заказывает ленч днем, в половине второго, и он не только не ест ленч в одиночестве, но и не пьет ничего, даже вина, до пяти часов. Именно это делали все остальные, все его неисправимые, отжившие свое, покрытые бриллиантами соседи: они заказывали себе ленч. А затем они брали коктейли и покупали цветы у цветочницы в короткой юбчонке, все это перед заходом в аптеку за лекарствами по рецепту, а к тому времени наступал час коктейля, и они пили коктейли и ели обед. Или, как бы то ни было, заказывали его.
В следующие полчаса он ездил по городу на бешеной скорости, срезая повороты подобно самоубийце или тинэйджеру-подростку, с торчащей во все стороны прической, с плоским животом, тинэйджеру, бросающему палки; а затем мотор начал перегреваться, и он выключил радио и медленно отправился домой, подобно живому мертвецу, сидящему за рулем древнего «ягуара» или «бенца». Ему нужен платок с начесом, который, кажется, должен лечить его колено, а еще нужно обернуть вокруг колена мороженый горох и подремать над книгой у бассейна, где, по крайней мере, все было его собственностью. Вылезая из машины, он сморщился от боли и перенес часть тяжести на правую ногу – горох и еще одна кодеиновая таблетка позаботятся об этой проблеме, и он отправился в обратный путь, ощущая пустоту внутри. Ему пришлось заняться поиском ключей, солнце давило на плечи, колибри, переливаясь всеми цветами радуги, весело порхали вокруг, пальмы вдоль дороги, по которой он шел, слегка покачивались под слабым дуновением ветерка, и тут он увидел, что задняя дверь открыта.
Это показалось ему странным, так как он был уверен в том, что закрыл и запер ее перед уходом. Кто не заботился о безопасности, так это Ким, – она оставляла свою сумочку на переднем сидении автомобиля, где ее всякий мог увидеть. Выбегая из дома с наполовину нанесенным гримом, она никогда не задумывалась лишний раз о том, что дверь позади нее осталась открытой, но он в этом отношении был тверд. Он никогда не забывал ни о чем, даже когда его мозг был забит маленькими белыми таблетками, которыми постоянно пичкали его доктора. Он никогда не оставил бы дверь открытой. Он не мог этого сделать. Следующая его мысль была о служанке – должно быть, она еще не ушла. Но, взглянув через плечо вниз по склону и за забор, на то место на городской улице, где она всегда парковала свою грязно-коричневую «короллу», он увидел, что там машины не было.
Он закрыл за собой дверь, думая о том, что ему надо поговорить с ней об этом, – о том, как уходить и оставлять дом открытым настежь, – этому нет никаких оправданий, даже если она совсем потеряла рассудок, думая о судьбе слонов или об операции на молочной железе, которую недавно перенесла ее сестра. На кухне, помучившись с открытием крышки баночки с прописанным ему лекарством, сконструированной таким образом, чтобы ее не смогли открыть дети, Эдисон извлек пилюлю и запил ее стаканом клюквенного сока. Он только потянул на себя дверь холодильника, чтобы достать горох, когда донесшийся сверху звук заставил его затаить дыхание. Это был тихий звук, издаваемый деревянными поверхностями, трущимися друг о друга, какой издает открывающийся ящик комода из старого, слегка рассохшегося дуба. Он не дышал до тех пор, пока не услышал легкий скрип – ящик задвинули обратно, и ответное эхо – выдвинули следующий.
Эдисон хранил дома три пистолета, три одинаковых «Smith amp; Wesson», – три 9-миллиметровых стальных орудия, два из которых никогда не стреляли. Он отправился за тем, что валялся в одном из отсеков кладовой, за грудой старых телефонных книг. Подержал его в руке какое-то время, прислушиваясь, затем убедился в том, что тот заряжен, снял пистолет с предохранителя и отправился вверх по лестнице. Стояла тишина. На стенах над ним пересекались тени, воздух был густ и наполнен медленно оседающей пылью, на оконном стекле виднелись следы от мух. Он был в своем доме, среди знакомых вещей, но все казалось ему странно искаженным и незнакомым, так как никогда прежде он не поднимался по лестнице своего дома с пистолетом в руке, – и все же он не ощущал нервозности или напряжения. Он представил себя охотником в лесу, в котором кондиционируется воздух.
