— А Пудель?
— Его потащили на руках.
— Наш Пу верен себе, — слабо произносит Банни.
— Это ты написал? — спрашивает Река, указывая на грубое слово из разноцветных букв на холодильнике.
— Наверное, это сделала моя жена. Река поворачивается к Банни спиной, и он замечает у нее под коленом синюю варикозную вену, похожую на язык рептилии. Река берет желтую пластмассовую “У” и приделывает ее к слову. Теперь на холодильнике написано “отсосу”. Она поворачивается к Банни, распущенные волосы закрывают половину лица, большие круглые груди медленно движутся вверхвниз. Банни наклоняется вперед и внимательно изучает буквы на холодильнике, он то наклоняется ближе, то отодвигается, но навести фокус на буквы никак не удается. Фраза искривляется и размазывается у него перед глазами, и Банни кажется, что это какой-то букварь не то из Аравии, не то с Марса, не то откуда-то там еще.
— Что? — спрашивает он, так и не разобравшись в написанном. Потом он выпрямляется, раскидывает руки в стороны, воздух в кухне разбивается на цветные стеклышки, как в калейдоскопе, и Банни хватает его ртом, как рыба.
— Что? — повторяет он вопрос, но на этот раз уже риторически. Река, словно зомби, вытягивает руки перед собой и скользит в сторону Банни. Можно подумать, будто она едет на движущемся тротуаре, не предпринимая никаких видимых усилий для ходьбы. — Ах ты, бедняга, — выдыхает она с бьющим через край чувством. И, прежде чем Банни успевает сказать “Что?” в третий раз, Река обхватывает его шею длинными атлетическими руками, притягивает его к себе, и он совершенно искренне рыдает на ее вздымающейся искусственной груди невероятных размеров.
Банни без сил распростерт на диване. Он раздет догола, и одежда разбросана маленькими печальными кучками по всему полу в гостиной. Река, тоже голая, забирается на него и с огромным рвением выполняет поршневые движения на его безответном теле. Внушительный член Банни сохраняет некоторую степень любопытства (этого нельзя не отметить), но весь остальной его организм остается совершенно безучастным, как будто бы не придает большого значения тому, что с ним сейчас происходит. Банни чувствует себя подкожным жиром, который мясник отрезал от отборного филе первосортной английской говядины, и, как поется в песне, так он себя еще никогда не чувствовал. Это для него совершенно новая, неизведанная территория. Он видит, что твердые шары грудей Реки безупречны и куда лучше настоящих, и даже предпринимает попытку поднять руку, чтобы ущипнуть ее за сосок размера и консистенции лакричной мармеладки, или засунуть палец ей в задницу, или сделать еще что-нибудь такое, но понимает с определенной долей удовлетворения, что ему на все это наплевать, и роняет руку обратно на диван. Река сжимает член Банни своим мускулистым влагалищем.
— Ого, — восхищается Банни голосом из далекого космоса.
— Пилатес, — поясняет Река.
— Чего? — кряхтит Банни.
— Сжатия промежности, — говорит Река и снова сокращает тазовую диафрагму. Пульт пристроился под левой половиной задницы Банни, и, когда он перекатывается на левую сторону, телевизор включается. Голова Банни скатывается с края дивана, и он видит (вверх ногами) запись, сделанную камерой видеонаблюдения: Рогатый Убийца с трезубцем терроризирует покупателей в супермаркете “Tesco” в Бирмингеме. Лента плохих новостей, бегущая по нижней части экрана, сообщает Банни, что парень снова дал о себе знать. Чуть раньше в тот же день он вошел в общежитие на Бордсли-Грин и заколол садовыми вилами двух спящих молодых медсестер. В центральных графствах паника. Полиция попрежнему в недоумении.
— Это только начало, — бормочет Банни, и в его перевернутых глазах мигает отражение телеэкрана. — И он движется в нашу сторону. Река, однако, так увлечена своим альтруистическим порывом, что ничего не слышит. Банни поднимает голову, смотрит на нее и видит, что лицо Реки выглядит как-то по-другому: губы гордо и самовлюбленно надулись, и она продолжает двигаться в ритме, который в утреннем отрезвляющем свете назовет не более чем трахом сострадания.
— Ах, — говорит она, решительно опуская вниз пуленепробиваемую щелку.
