Может показаться странным, но по поводу важных и интересных данных у советских аналитиков и руководства возникали сомнения, а дезинформацию часто принимали на веру. Вероятно, тут дело в психологии человека. Не зря же министру народного просвещения и пропаганды третьего рейха П. Й. Геббельсу приписывают фразу: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее люди в нее верят».
Практически целый год агенты в Берлине существовали без резидента. В Москве чувствовался дефицит опытных разведчиков, так как многих репрессировали. В сентябре 1939 г. резидент в Берлине все-таки появился. Правда, А. 3. Кобулов совершенно не имел опыта и попал на самое ответственное направление что называется, по «блату», будучи братом заместителя наркома внутренних дел Л. Берии.
Перед отъездом Кобулов встретился с «ветеранами» разведки П. М. Фитиным и П. М. Журавлевым. У последнего от разговора с самонадеянным резидентом осталось неприятное ощущение. Прибыв на место, протеже Берии с энтузиазмом взялся за дело, в результате чего на прыткого болтливого молодого человека, заводящего знакомства со всеми подряд, обратил внимание начальник отделения гестапо штандартенфюрер Р. Ликус. Именно он поручил проверить не в меру активного Кобулова. По отчетам тайной германской полиции, он проходил как резидент советской разведки.
В это время П. М. Журавлев, предчувствуя беду, попытался как-то образумить Кобулова, подготовив соответствующий проект указания резиденту. Однако руководство смягчило первоначальный текст, поскольку со всесильным Берией ссориться никто не хотел. Несмотря на достаточно мягкое предупреждение, Кобулов возмутился и настрочил письмо Фитину, в котором жаловался на то, что его работу критикуют, и просил денег, поскольку жизнь за границей дорогая. Его просьбу удовлетворили, но от греха подальше решили заменить на другого резидента — А. М. Короткова.
В апреле 1940 г. Коротков приехал на место и через некоторое время восстановил связь с Корсиканце и Старшиной. От них узнал важные сведения о приготовлениях Германии к войне с Советским Союзом. Но вскоре встречи пришлось на время прекратить, поскольку одна из сотрудниц угодила в ловушку гестаповцев. В Москве насторожились, приказали Короткову заморозить контакты и вернуться в СССР, что он и сделал в конце осени 1940 г. Руководство составило новый план, в котором почему-то основное внимание уделили обеспечению безопасности советских учреждений за границей. Лишь небольшая его часть была посвящена вопросу о военных приготовлениях Германии. При этом поручалось установить ее намерения по использованию экономических ресурсов СССР в случае начала военных действий. Сейчас очевидно, что военная подготовка Германии и должна была стать главным направлением во всей работе с немецкой резидентурой, но, видимо, в то время исходили из других соображений.
В январе 1941 г. Коротков (Захар) отъехал в Берлин, где Корсиканец сообщил ему о том, что для вооруженных сил Германии поручено составить карту промышленных объектов Советского Союза. Он видел в этом явный намек на цели, которые предполагается захватить или уничтожить. Эта информация сразу же была направлена в Москву.
От всех участников антифашистской группы поступали сведения, свидетельствующие об интенсивной военной подготовке Германии к нападению на СССР. Например, Старшина узнал о планах штаба ВВС, в которых предполагалась бомбардировка Ленинграда, Киева и других объектов на советской территории, об окончании подготовки к агрессии. Эти сведения надлежало правильно оценить и отреагировать адекватными действиями. Однако Короткову из Центра напоминали, чтобы он не «клевал» на англо-американскую и немецкую дезинформацию. Резидент же был полностью уверен в достоверности полученных сведений. В середине марта 1941 г. Корсиканец получил информацию о том, что «подготовка удара по СССР стала очевидностью». Что и было доведено до сведения наркома госбезопасности В. Н. Меркулова.
Конечно, советская внешняя разведка постоянно сообщала получаемые от резидентов в Берлине сведения высшему руководству страны. Проблема была в наличии среди истинной информации о приближающейся войне фактов противоположного характера, над чем ломали голову в Центре уже давно, а особенно напряженно — с весны 1941 г., когда ситуация стала резко ухудшаться. Было решено освободить Корсиканца от подысточников (других членов антифашистского движения, от которых он также получал сведения), чтобы он самостоятельно и тщательно анализировал только материалы, попадающие напрямую к нему. Со стороны это выглядело так, будто его отодвигают. Поэтому, когда из Центра пришло соответствующее указание, Коротков долго подбирал правильные слова, так как без Харнака работа группы была немыслима. Корсиканец все понял и согласился познакомить резидента с другими антифашистами. Коротков благополучно наладил прямые контакты с некоторыми участниками группы, в частности со Старшиной, К. Беренсом (Лучистым), Стариком. Правда, эти меры не облегчили для Центра задачу по проверке и оценке информации из Германии.
