С каждым днем грудь меня беспокоила все меньше. Я уже вставать стал, ходил на процедуры и в столовую, однако на осмотрах хирург недовольно головой качал:
– Не нравится мне твоя грудная клетка, капитан, – плохо срастается. Авитаминоз, переутомление, нервишки. Витаминчики поколем, спи побольше – для нервов хорошо. Эх, кабы не война – в санаторий бы тебе, в Крым или Кисловодск, на воды, на грязи.
С этого дня мне начали делать укрепляющие уколы.
Сопровождаемый соседями по палате, я подошел к процедурной. Вошел, представился шутливо:
– Капитан Колесников для очередной экзекуции прибыл.
Медсестричка оглядела меня смешливо. Вид у меня и в самом деле был не гусарский, не презентабельный. Одет в застиранный коричневый халат, из-под которого подштанники торчат, на ногах – стоптанные тапочки «ни шагу назад».
– Ложитесь, товарищ ранбольной, вам три ампулы колоть назначили, – сказала она, глянув в журнал назначений.
– А можно я – стоя, только пригнусь? По-другому я, может, боюсь, – пошутил я.
Она кивнула.
– У меня рука легкая. Вот уж не думала, что мужчины такие трусы.
Я немного приспустил подштанники, опираясь на стол – неудобно мне было перед ней свой тощий зад оголять, но подумал – сколько она таких каждый день видит?
Уже после укола сказал:
– Меня Петром зовут.
Сестричка улыбнулась:
– А я знаю, вас весь медперсонал «везунчиком» называет. Это ведь вам пуля прямо в орден угодила?
Она с нескрываемым восхищением смотрела на меня. «Хм, вот уж, право, не думал, что столь популярен. А все-таки чертовски приятно, когда на тебя так смотрят», – я расплылся в улыбке.
Медсестра заметила мой внимательный взгляд, зарделась и, чтобы скрыть свое смущение, наклонилась над кипящими шприцами, обнажив верхнюю часть упругих девичьих грудей, качнувшихся в отворотах халата.
Стараясь принять серьезный вид, она распрямилась, сделала отметку в журнале и повернулась ко мне, тряхнув спадающими на плечи черными вьющимися локонами.
– А вы правда в СМЕРШе служите?
– Ага, дворником, – пошутил я.
– Дворникам орденов не дают, – отрезала девушка. – Меня Наташей звать.
– Замечательное имя, главное – редкое, – вспомнил я фразу из известного фильма.
– А вы шпионов видели? – округлила глаза Наташа.
– Вот как вас.
– Ужас какой. И какие они?
– С рогами, а на лбу штамп – «шпион».
– Что вы со мной как с маленькой, товарищ военный! Мне уже двадцать.
Так я познакомился с Наташей. Вскоре у меня с ней случился скоротечный роман. Положительно, мне в госпитале начинало нравиться, особенно в смену, когда дежурила Наташа. Только идиллия эта длилась недолго.
Через неделю в госпиталь наведался Сучков.
Положив на тумбочку пакет, из которого выглядывали румяные яблоки, он приложил руку к груди:
– Извини, брат, что давно не заходил, дела – совсем замотали. Как здоровье?
– Хирург говорит – заживает плохо, авитаминоз и этот – нервный стресс, переутомление.
– Выздоравливай, не торопись в строй, успеешь еще послужить. Я ведь помню, что ты после ранения в отпуске не был, ну – в прошлый раз. А мы передислоцируемся на польские земли, в Константинув. Отдел теперь там будет. Как выпишут – найдешь нас в городе. Ну, бывай, капитан, здоровья тебе и твоим соседям по палате.
Сучков ушел. Жалко, что отдел из Кобрина уходит. От госпиталя до отдела всего три квартала было.
На следующий день выписали Барышникова, предоставив отпуск по ранению. Переодевшись в форму и получив документы, он пришел попрощаться. Выглядел молодцевато – на груди два ордена и две медали поблескивали.
– Убываю в отпуск. К своим вот поеду, в Свердловск. Мать порадую. Выздоравливайте, товарищи офицеры, может, свидимся еще.
Прощаясь, лейтенант каждому тепло пожал руку. Когда он подошел ко мне, я сказал:
– Донеси, обязательно донеси свою мечту до победы! А когда моряком станешь, в море пойдешь – семь футов тебе под килем!
– Спасибо, Петр, спасибо, друг. Сохрани свой орден, это ж твой оберег!
Олег козырнул и вышел. Мы в окно смотрели, как, закинув на плечо тощий вещмешок, он уходит за ворота.
На его место положили обожженного танкиста – всего в бинтах, лица не видно. Днем он держался, но ночью стонал, скрипел зубами. Ожоги – дело страшное: такие раны болят сильно, и потом обезображивающие грубые рубцы остаются на всю жизнь.
