– Капитан, ты живой?
– Жи…вой… пока…
Говорить удавалось мне с трудом.
– Ты лежи, лежи. Сейчас из СМЕРШа приедут. Вон уже Василий от КПП бежит – дозвонился небось. Куда тебя?
– В грудь.
Милиционер наклонился, расстегнул гимнастерку.
– Что за черт – крови не вижу, – недоуменно сопел милиционер. – О, да ты везучий, капитан! Пуля-то в орден угодила, смяла его. Защитил тебя орден-то! Ну – дела, скажи кому – не поверят!
– А ты и не говори! – едва слышно попытался пошутить я.
Опираясь на руки, я сел. Видел уже нормально, но дышал еще с трудом.
Подошел второй милиционер.
– Товарищ капитан, дозвонился я до СМЕРШа. Сказали – будут сейчас. А чего снова-то стреляли?
Один милиционер объяснил другому, что произошло на его глазах. Оба наклонились, рассматривая орден.
Я и сам скосил глаза. Пуля попала почти в центр «Красной Звезды», сильно деформировав орден. От одного луча красная эмаль отлетела, обнажив голый металл.
Милиционеры поцокали языком:
– Чудо, да и только! А награду жалко.
– Если бы не он – прямо в сердце пуля угодила бы, – криво усмехнулся я.
– Это – да. О, ваши едут – я уже все машины вашего отдела знаю.
Подъехала полуторка, из кабины лихо выпрыгнул старлей Безгуб, из кузова посыпались бойцы с автоматами, окружили машину.
– Ты ранен, Колесников?
– Сам не пойму. Пуля в орден ударила. Вроде крови нет, а дышать не могу – больно.
– Сейчас в госпиталь тебя отвезем. Да ты расскажи, что случилось?
Старлея я знал давно, он был из следственного отдела.
– Остановил машину, решил осмотреть кузов. Водитель брезент откинул, а оттуда двое из автоматов огонь открыли – в упор. Кошелева и Фролова – наповал.
– Понял. Бойцы! Наших убитых грузите в кузов, да помогите товарищу капитану в кабину сесть, везите его в госпиталь.
Мне помогли встать, и я побрел к полуторке СМЕРШа, но на полдороге остановился и, повернув к стоявшему с распахнутой дверцей «ЗИС-5», подошел к телу убитого водителя.
– Боец, ну-ка, расстегни на нем гимнастерку.
Боец перевернул тело на спину и стал расстегивать пуговицы гимнастерки. Заинтересовавшись, к нам подошли Безгуб и оба милиционера.
Под гимнастеркой водителя была немецкая форма. Так вот почему он выглядел полноватым – из-за одежды. И сапоги немецкие надел, потому как в узкие голенища наших сапог с двойным комплектом брюк-галифе ноги не всунешь.
– Власовцы из РОА? – предположил Безгуб.
– Говорил он чисто, без акцента. Может быть – власовец, а может – немец чистокровный из «Бранденбурга-800» или «Курфюрста». Они по-русски говорят почище многих.
– Ты гляди-ка, – удивился милиционер, – немец, а по-нашему чисто балакает.
Я пошел к нашей полуторке. Мутило, дышать было трудно, боль не отпускала.
Видя мое состояние, водитель, как мог, старался вести машину плавнее. На выбоинах трясло, и я стискивал зубы, чтобы не вскрикивать.
В госпитале медсестра помогла стянуть гимнастерку, и меня уложили на жесткую кушетку. Когда хирург начал осмотр и надавил на больное место, раздался хруст. От боли потемнело в глазах.
– Перелом ребер у вас, батенька, и сразу трех. Сейчас наложим тугую повязку, и полежите пока у нас, недельки две – точно.
– А без этого – никак?
– Вы еще скажете спасибо, батенька, если все без хирургии обойдется. Обломки ребер могли легкое повредить, тогда без операции не обойтись. За вами понаблюдать надо. Где это вас угораздило такой удар в грудь получить? Обычно привозят с ранениями – пулей, осколком. А у вас непонятный случай, да-с.
Медсестра молча подала хирургу мою гимнастерку. Развернув ее, он увидел орден с отлетевшей эмалью и вмятиной от пули.
Хирург покачал головой:
– Повезло тебе, капитан. Орден-то аккурат напротив сердца был, на себя удар принял. Береги его, он тебе вторую жизнь подарил. Давно получил?
– Сегодня утром.
Врач только руками развел:
– Есть бог на свете!
После перевязки меня уложили на кровать в палате. Комнатка была небольшой, в ней стояли четыре койки. «Наверное – палата офицерская», – подумалось мне. И точно – через некоторое время в палату вошли трое раненых, вернувшихся после перевязки в процедурной.
– О, у нас новичок! Лейтенант Барышников, пехота, – представился самый молодой.
