Последний искренно расхохотался при виде смущенного и испуганного лица Нади. Улыбнулся, очень вяло впрочем, и юный красавчик Юзек.
Надя окончательно смутилась и растерялась от этого смеха.
— Ха-ха-ха! Нет, слышите ли? Это бесподобно! — хохотал Линдорский. — Юзеф, мой мальчик, нет, каков! Он принял мои слова за чистую монету!.. Но успокойтесь, дитя! Вы не так меня поняли. Ей-богу! Пан Линдорский не берет взяток… Это было бы не по-солдатски, черт побери! Я жду от вас вознаграждения несколько иного рода. Видите ли, — разом делаясь серьезным, заговорил он, — я — большой приятель пана Канута, дяди этого молодчика. — И он скосил глаза в сторону Вышмирского. — И пан Канут просил меня поберечь его племянника. Он, в сущности, такой же ребенок, как и вы, не во гнев вам будь сказано, господин казак. А поэтому не согласитесь ли вы в походе да и на стоянках составить общество моему юному другу? Все же вдвоем ему будет не так скучно. Он, собственно говоря, прекрасный малый. Сердце у него золотое. Только ужасно не по нутру пришлось ему походное житье. А что поделаешь, когда у дядюшки Канута свой собственный взгляд на это дело? Видеть племянника кавалеристом — мечта его жизни. Вы, Дуров, молодчина хоть куда, это видно по всему, и выглядите много отважнее нашего неженки. — Тут корнет ласково подергал нежное ушко Юзефа. — Послужите же ему примером в стойкости и отваге. И то, и другое необходимо как в мирное, так и в военное время. Помогите ему, Дуров, и я буду вам признателен за это. У вас такое мужественное, энергичное, несмотря на юность, лицо; вы, вероятно, храбры и выносливы, как спартанец. Сделайте из Юзьки такого же спартанца, и вы отплатите мне сторицей за мою ничтожную услугу, оказанную вам. Поняли ли вы меня, мой мальчик?
— Понял, господин корнет, и не замедлю исполнить ваше желание, — бойко отвечала Надя, с самым веселым видом глядя в лицо корнета.
Вся грусть девушки разом куда-то исчезла: ей было и весело, и смешно в эту минуту. И в самом деле, не забавную ли шутку сыграла с ней проказница-судьба? Ей — слабенькой, юной девушке — доверяли на попечение большого мальчика, почти юношу, вверяли его ее охране и защите… О, если бы он знал, тот же корнет Линдорский, какого покровителя приобретал в ее лице красавчик Юзек!
И это пустяшное обстоятельство вдохнуло, казалось, новый запас энергии и бодрости в юное и смелое существо Нади.
— Ну-с, пан Юзеф, — весело обратилась она к юноше, — вы слышали, что говорил господин корнет, а потому извольте отныне повиноваться мне беспрекословно. Я стою на квартире в Мовшиной харчевне, не угодно ли вам перекочевать ко мне с сегодняшнего же дня, новый товарищ?
— Хорошо, будь по-вашему, — тем же безучастным тоном отвечал Юзеф, и лицо его по-прежнему выражало не то апатию, не то грусть.
— Ну и отлично! Молодец вы, Дуров! По всему видно! — похвалил Надю Линдорский. — А теперь вам надо идти в швальню, где вас оденут в полную уланскую форму. Не хотите ли, чтобы я последовал за вами?
— Разумеется! — весело воскликнула Надя.
Пан Линдорский ей нравился все больше и больше своей живостью и неподдельным весельем, так и бившим ключом.
И все трое снова замесили жидкую весеннюю грязь, бодро шагая по кривой узкой улице, ведущей к кварталу, занятому под стоянку коннопольским уланским полком.
Первые тернии. — Письмо на родину
— Нет, это невозможно, какая пытка! Ну, не нелепость ли со стороны дяди Канута запрягать меня в ярмо, как ленивого вола!
И бледный, измученный Юзек Вышмирский выпустил тяжелую пику из рук и в изнеможении опустился на мягкую весеннюю траву, обильно покрывающую широкий плац, где производились военные упражнения новобранцев.
Полковой дядька, взводный Спиридонов, обучавший строю и военной выправке всех завербованных коннопольским отрядом и в том числе наших героев, Надю и Вышмирского, с нескрываемой жалостью взглянул на статного, беленького, как сахар, уланчика, которому было не под силу выполнение трудных солдатских приемов.
— Эх, сердешный, сидеть бы тебе у маменькиной юбки, а то нет, полез в солдатчину, туда же! Уж какая тебе, сударь, служба! В чем душа держится, а он, на тебе, солдат тоже!
