На мгновение все вокруг как будто окаменели. Мирьях опустилась на землю и закрыла голову руками.
И тут же:
– Это он, я это знал! Это убийца! Беглый раб! В рудники его! Или на виселицу! – закричал человек, который придирался к Ассе, и уже хотел наброситься на него.
Но Асса одним махом стряхнул мать, так что она пошатнулась и упала на землю. Затем, быстро разбежавшись, он перепрыгнул через высокую стену, отделявшую передний двор от внутреннего. Я не могу сказать, как ему это удалось, ведь стена гладкая и ноге не на что опереться, а прыжок до верху кажется почти невозможным. Когда же его противник хотел погнаться за ним через ворота, его задержала стража.
– Он все равно не уйдет от нас, – сказали ему. – А ты сможешь потом подать на него в суд! Во дворец же никому нельзя входить без разрешения начальника дворцовой стражи!
Но Асса все же ушел! Пробрался ли он через сад, прячась среди кустов и деревьев, и, наконец, перепрыгнул через стену, которая отделяет дворец от берега реки? И переждал там до вечера, а в темноте уплыл в челне? Не знаю. Известно только, что и женщина, на которую в поднявшейся суматохе никто сначала не обратил внимания, тоже внезапно исчезла. Я их больше никогда не видела.
Но у стены, будто прибитый рукой бога, стоял слепой, держа свой странный инструмент. До него никому не было дела.
Тут через толпу пробрался мой брат Каар. Его не было дома, когда позвали мать, но слух о происшествии быстро дошел до него. Я хлопотала около матери, опустилась рядом с ней на землю и как могла утешала ее. Каар схватил ее за руку и поднял с земли, она же, оправившись после первого испуга, показала на слепого. Тогда Каар другой рукой схватил старика и потащил их обоих за собой. Толпа молча разошлась, никто не произнес ни слова.
Однако царица узнала об этой истории. Она решила, что если Каар выплатит за убитого выкуп, тогда уж больше никто не будет иметь зла ни на нас, ни на Ассу. И Каар стал работать по ночам при свете факела и выплатил тому человеку выкуп. Повсюду, плыл ли он вверх или вниз по Реке, он расспрашивал о своем брате. Но никто, будь то моряк или земледелец, жрец или солдат, ничего не мог рассказать ему о фокуснике и танцовщице. Казалось, их поглотила пустыня, и, может быть. Сет завладел тем, что ему причиталось.
Ты, наверное, удивишься, Рени, что я до сих пор так мало рассказывала о нашей великой царице. Но хотя она дала нам всем дыхание своей милостью и благосклонностью, я все же не могу сказать, что за все те годы мне стало известно о ней что-то большее, чем ее внешний вид. Я видела ее время от времени, когда она проходила мимо меня или когда я прислуживала Нефру-ра за царским столом.
Даже для дочери у Хатшепсут было мало времени, потому что она без устали вникала во все дела управления. Не проходило ни одной недели, чтобы она не принимала Нехси, казначея, или не выслушивала отчет первого пророка Амона о делах в главном храме. Царица выносила решения во всех важных судебных тяжбах, а когда прибывали чужеземные послы, она всегда беседовала с ними и лично принимала ту дань, которую были обязаны выплачивать презренная земля Куш и презренная земля Речену. Правда, чаще других у нее бывал Сенмут, Верховные уста и главный зодчий. С ним она сидела над планами всех храмов, которые повелела возвести по всей стране в честь своего отца Амона и Девяти великих богов.
Нефру-ра разрешалось иногда повидать свою мать, но мне не приходилось ее сопровождать. Ведь Аменет посчитала бы это посягательством на ее права, если бы царевну повела к матери не она, а кто-то другой. Старуху и так глубоко огорчало то, что теперь ей не полагалось ежедневно находиться при царице, которую обслуживали другие придворные дамы, так что сама она оказалась в положении, не соответствовавшем ее рангу главной царской кормилицы.
Таким образом, я могла составить представление о царице лишь по тем бесконечным разговорам, что велись на ее счет у нее за спиной.
У меня хватило ума быстро заметить, что придворные говорили о царице по-разному. Конечно, все выражали ей почтение в ее присутствии и, даже когда ее не было, остерегались говорить о ней что-то плохое. Но разве нет таких слов, которые как бы крючками цепляются за душу слушателя? Сначала этого вовсе не замечаешь, но внезапно о них снова вспоминаешь совсем по другому поводу, и тогда они вдруг получают странный, новый, даже обратный смысл. А кто лучше умеет произносить двуличные речи с ханжескими словами и менять их смысл многозначительной усмешкой, как не шустрые пажи, с которыми раз повстречаешься здесь, раз там и многие из которых были друзьями детства молодого царя?
