Мне было жалко царевну, попавшую в недобрые руки старухи, и я обрадовалась, когда та наконец-то закончила. Затем мне пришлось держать дощечку с красками для косметики, а потом, когда глаза и щеки Нефру-ра были подкрашены, – и зеркало. Все, что я брала в руки, было красиво, очень красиво: гребень, вырезанный из слоновой кости, дощечка для красок из просвечивающего насквозь зеленого камня, в котором был вырезан настоящий цветник, а зеркало – из блестящего металла с ручкой, заканчивающейся женской головкой. Но когда я тайком поставила его перед собой, то почти испугалась. Кто это? Заострившийся нос? Втянутые щеки? Эти глубоко запавшие, горящие глаза? Незнакомо и тревожно смотрело на меня мое собственное отражение. Я покраснела, как будто меня застали за чем-то нехорошим, и опустила глаза. Но было ли изображение, увиденное мною в зеркале, красивым или безобразным – этого я не могла понять.
Наверное, за одну-единственную неделю при царском дворе я узнала больше, чем за целый год, когда пасла гусей у себя на родине. Я научилась безбоязненно ходить по разрисованному каменному полу, освоилась с залами, дворами и длинными коридорами дворца и быстро поняла, в какие помещения я имела доступ, а какие находились под запретом. Я выучила утренние и вечерние песни, которыми услаждали мою маленькую госпожу, и очень скоро по несомненным признакам на ее лице стала угадывать, была ли она в хорошем или дурном настроении. Я научилась обращаться с гребнем и красками для глаз, играть в мяч и шашки. Я быстро догадалась, что для меня было лучше проигрывать, чем выигрывать, но что и при проигрыше мне не следовало легко сдаваться. Я научилась управляться с опахалом в те жаркие дни, когда не дул желанный северный ветер. Часто руки у меня горели как в огне, ведь силы в них было еще мало, а передышки не полагалось.
Всему этому меня обучила не Аменет. Та лишь бранила и даже била меня, если я что-нибудь делала неверно, а ока в это время была поблизости. Гораздо больше обо мне заботилась Небем-васт. Я спала рядом с ней на лежанке, на той самой, где лежала Ба в день моего появления. Теперь ее там уже не было, и я заняла ее место. Аменет, поскольку болезнь девочки не проходила, несмотря на всяческие заклинания, отослала ее назад к матери, торговавшей овощами в северном предместье. Через несколько дней мы узнали, что она умерла.
Итак, Небем-васт на многое открывала мне глаза, когда по вечерам, перед сном, мы сидели в нашей каморке.
– Аменет не может тебя переносить, – сказала она, – потому что тебя привели по приказу Сенмута. А между ними существует старая вражда.
– Вражда между ними? Но почему?
– Аменет была кормилицей царицы и имела большое влияние на Хатшепсут до тех пор, пока Сенмут не стал Верховными устами!
– Верховными устами? Что это такое?
– Это человек, который ведает делами Доброго бога, ведет судебные разбирательства, назначает чиновников, а главное, строит храмы, возводимые Добрым богом в честь своего отца Амом.
– Добрый бог?
– Ну конечно же, дитя, или тебе неизвестно, кто такой Добрый бог? Это царь, отец которого Амон. Сам Амон! А теперь, – тут она понизила голос, это наша царица Хатшепсут, которая и есть наш царь Макара. Потому что сын Исиды не смог, понимаешь, получить царский сан своего отца!
Тогда-то впервые я услышала о нем, Рени, о том, кого сегодня оплакивает вся страна. Правда, в то время его не называли прекрасным именем Тутмос и уж тем более великим тронным именем Мен-хепер-ра, а употребляли малое имя «сын Исиды», которое ему дали его враги и которым его осмеливались называть даже служанки во дворце – так велика была власть тех, кто его ненавидел. Я узнала, что Исида была побочной женой его отца, тогда как Хатшепсут, его мачеха, была великой женой царя. Я узнала, что юный Тутмос получил корону, когда еще был соколом, не вылетавшим из гнезда, потому что его отец, у которого он был единственным сыном, умер молодым, а Хатшепсут не только правила вместо своего пасынка, но и отстранила и изгнала его. Ибо она – об этом мне тоже сказала Небем-васт – была единственным ребенком великой царской жены Яхмос, дочери царя Камоса. Он восстановил державу и изгнал из Земли людей чужеземных царей-пастухов, подчинивших ее себе и правивших здесь более ста лет. Поэтому только Хатшепсут унаследовала царскую кровь своего деда Камоса, только через нее получил власть ее супруг, который был не родным, а сводным ее братом, – так что же делать теперь ее пасынку, сыну Исиды, на троне фараонов?
