После всех этих передряг он стал опасливым, и к нему намертво приклеилось прозвище «дед Щукарь».
— И все-таки я убежден, Юрий Захарович, что командирам надо больше доверять. Ведь они же ваши ученики. Вспомните мудрые слова: «Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться». А какой же прок от ученика, которому не веришь?
— Почему ты решил, что я не верю? Тебе, например. Не меньше, чем себе. — И вдруг Шукарев расхохотался. Смеялся он так же басовито, как и ругался, издавая при этом какие-то округлые звуки наподобие «хо-о-о-хо». А весело ему стало от внезапно пришедшей в голову смешной мысли, которую он и выдавил из себя сквозь смех: — Недаром, Коля, тебя все «чалочным капитаном» кличут… Хо-о-о-хо! Все из-за моего доверия к тебе… Хо-о-о-хо!
Логинова на бригаде действительно прозвали «чалочным капитаном». Условия швартовки в гавани были сложными, и Шукарев, доверявший только Логинову, на все перешвартовывающиеся лодки непременно посылал Николая Филипповича. Он чувствовал себя спокойней, если рядом с молодым командиром на мостике стоял многоопытный Логинов.
Логинов подождал, пока отхохочется комбриг, и, стремясь придать голосу извиняющуюся окраску, чтобы, упаси боже, не обидеть Шукарева, проговорил:
— Не смеяться нам, Юрий Захарович, надо, а плакать. У нас на бригаде скоро ни один командир, кроме меня, швартоваться не будет уметь. Еще бы нам на бригаду одного Логинова, чтобы он за всех торпедами стрелял, и тогда других командиров можно было бы разогнать. За ненадобностью. Благо сейчас сокращение Вооруженных Сил идет. Как раз было бы в духе времени.
— Ишь, как ты его! Комбрига-то своего! Так его, так! — Шукарев неожиданно обиделся. — А мне где место определил? В скотниках или овощеводах?!
Логинов смотрел на расходившегося комбрига и тоскливо думал: «Неужто не дошло? Неужто не понял?»
— Я теперь у вас всех вроде кандалов на ногах. Мешаю. Так сказать, вы в прогресс, а я вас за уши обратно. Инициативу глушу, свободы лишаю… Так, что ли? — Голос Шукарева дрожал от обиды.
— Я этого не хотел сказать. Вы меня учили, хорошо учили, строго спрашивали, но и верили. И я вам за это благодарен. Но я что-то не упомню, чтобы вы у меня, молодого штурмана, над душой стояли или за меня прокладку вели. А сейчас…. — Логинов замялся, подбирая слова поделикатнее, чтобы высказать наконец то, что уже давно наболело на душе, и не только у него. — Вы простите меня, Юрий Захарович, но сейчас вы порой бываете… Как бы поделикатнее сказать…
— А чего ты деликатничаешь? Сажай прямо, как думаешь!
— Бываете чересчур уж осторожны. Давите на командиров. Не даете им самим выбрать правильное решение. — Комбриг приподнял было лапищу, намереваясь остановить Логинова своим излюбленным «стоп моторы», но тот, зная, что другого такого случая может больше не представиться и что если сейчас не выскажется, то потом уже вряд ли когда на это решится, настойчиво продолжал: — Откуда же в нашей бригаде, подчеркиваю — в нашей бригаде, командирам умения набираться? Перешвартовываться посылаете за них меня. Штаб чаще всего проверяет не то, что умеет делать командир или вахтенный офицер, а чему надрессирован. Чего стоят такие вводные, как «Человек за бортом» или «Срочное погружение без хода»? Это же все задачи для филатовских медведей. А вот сумеет ли тот же молодой командир правильно действовать при неожиданной встрече с противником под водой? Сумеет ли он в невыгодных для себя условиях упредить противника и первым выйти на него в атаку, использовать оружие? Вы это делать умеете. И флагманские специалисты умеют. Этому надо обучать и молодежь, не бояться доверять ей. Я вот, помню, в войну, будучи молодым вахтенным офицером, вдвоем с сигнальщиком на мостике оставался. И всегда все в порядке было. А сейчас у нас стоит вахтенный офицер, и рядом с ним днем и ночью или командир, или старпом, или кто-нибудь из штаба. И основная обязанность этого бедолаги не командовать кораблем, а не прозевать и правильно отрепетовать команды начальства. Дальше идет цепная реакция: вы не доверяете командиру, он, естественно, — своим офицерам.
