БАЗИЛЬ. Не могу я вмешивать полицию! Это мои слуги. Если я намерен тут жить, стать тут своим, я обязан пройти испытание. Сам! Мне кажется, я его выдержу.
ОРИАНА. На мой взгляд, Базиль, надо ехать. Скоро опять завьюжит, занесет дороги, и мы окажемся в ловушке.
Постучав, входит ГРЮНДИХ.
О, господин Грюндих, я так напугана. Убедите мужа, что нам тоже надо уехать.
БАЗИЛЬ. Боюсь, господин Грюндих, что ситуация несколько серьезней, чем вы предполагали.
ГРЮНДИХ. Не волнуйтесь…
БАЗИЛЬ. Я предельно спокоен.
ГРЮНДИХ. Здешние люди – совершенные дети. Покричат, пошумят – и тут же забудут.
ОРИАНА. Жаль, что вы нас покидаете, господин ГРЮНДИХ. Вы такой здравомыслящий, нормальный – среди этого безумия…
ГРЮНДИХ. Я как раз зашел проститься. Сани уже у дверей. Жена с дочкой заждались. Думают, подзадержался из-за вкусных угощений, брюхо набивал. Ой, задразнят они меня!
ОРИАНА. Так что скажете, ехать нам или нет?
ГРЮНДИХ. Я не смею давать советы вашей милости, не мое это дело…
ОРИАНА. Ладно, ладно, хотя лишнее слово вас ни к чему не обязывает. Но сами вы, как я полагаю, спешите смыться.
БАЗИЛЬ. Ориана, не говори глупости. Господин Грюндих давно собирался домой, к семье. Послушай, раз тебе тревожно, поезжай с господином Грюндихом. Я уверен, что он подождет полчаса, пока ты соберешь вещи. Я должен остаться, но тебе-то вовсе не обязательно.
ОРИАНА (помолчав). Нет. Я не могу уехать и бросить тебя здесь. Если ты останешься, я тоже останусь.
БАЗИЛЬ. Спасибо. Спасибо, дорогая. Что ж, до свидания, господин ГРЮНДИХ. Счастливого пути. Кланяйтесь вашей жене и дочке.
ГРЮНДИХ (кланяясь). До свидания, не тревожьтесь, до свидания…
В ы х о д и т.
Спустя мгновение звенят бубенцы – все тише и тише. БАЗИЛЬ пытается обнять Ориану, но она уклоняется от объятий. Слушают затихающий вдали звон.
Б у ф е т.
ПАТРИС лежит униженный, избитый. Тихо стонет. Входит МИКИ с письмом. ПАТРИС приподнимает голову – он жадно ждет новостей.
МИКИ. Нет, не от нее. Опять твое письмо обратно прислала.
ПАТРИС. Она – с ним.
МИКИ. Да.
ПАТРИС стонет.
Патрис, тебе больно?
ПАТРИС. По цыганским обычаям нельзя желать себе смерти, а то бы пожелал. Все хорошо, Мики, не волнуйся.
МИКИ. Патрис…
ПАТРИС. Что?
МИКИ. Потемнело-то как.
ПАТРИС. Да.
МИКИ. Небо все темно-бурое. Прямо конец света.
ПАТРИС. Метель будет.
МИКИ. Патрис…
ПАТРИС. Что?
МИКИ. Воняет.
ПАТРИС. Крыса дохлая под половицей…
МИКИ. Холодно.
ПАТРИС. Холодно.
МИКИ. Патрис, мне страшно.
Входит Максим.
МАКСИМ. Ну что, цыган, хорошо тебе?
ПАТРИС не отвечает.
Почувствовал на собственной шкуре? Знаешь теперь, каково тут всем приходится? Думал в стороне остаться? Чтоб мы под ярмом стонали, а ты посвистывал? Шалишь, хитрован. Не бывает в этой жизни посторонних. Хочешь, чтоб не засосало, – борись; не можешь – убирайся подобру-поздорову.
П а у з а.
Послушай, цыган, она не вернется. После такого женщины не возвращаются. Так уж они устроены.
ПАТРИС. Заткнись, а?
МАКСИМ. Хорошенький у тебя видок был – ужом извивался, все коленки протер: "Умоляю, ваша милость, умоляю, ваша милость"…
ПАТРИС. Уйди.
МАКСИМ. Жаль мне тебя… Только я не затем пришел, чтоб над тобой смеяться. Честно. Мы вот сейчас с Мики учиться будем.
МИКИ. Не буду я учиться! Никогда, никогда, никогда!
МАКСИМ. Но-но, Мики, потише. Иди-ка сюда. Где твоя книжка? Ага, вот она… Начни вот здесь.
МИКИ отталкивает книгу.
Ты что же, не хочешь про тигра читать?
МИКИ рвет книгу. МАКСИМ хватает его за запястье. МИКИ рыдает.
Ладно. Оставайся неучем.
Слышен вой ветра.
Опять снег пошел. Вот она, твоя свобода, цыган. Отупение, невежество, голод, холод и вечное рабство… Спокойной ночи.
Л ю д с к а я.
МАРИНА и ПИТЕР ДЖЕК.
ПИТЕР ДЖЕК. Ты правда не хотела читать письмо?
МАРИНА. Не хотела.
ПИТЕР ДЖЕК. Марина, ты уверена?..
МАРИНА. Да хватит же! С ним все кончено. Что же мне на настоящих мужиков-то не везет?!
ПИТЕР ДЖЕК. Прости…
МАРИНА. За что?..
ПИТЕР ДЖЕК. Так ты больше не хочешь с цыганом убежать?
МАРИНА. Я вообще больше ничего не хочу.
ПИТЕР ДЖЕК. Ты уверена?..
МАРИНА. Я стала дурная. Может, из-за старика все. Он такой был злой, а я… он ведь любил меня… из-за этого столько напастей на нас свалилось…
