В ы х о д я т.
Высвечивается буфет. Дверцы раскрыты. ПАТРИС приподнял половицу возле буфета и кормит сыром свою приятельницу – крысу.
ПАТРИС. Никтошеньки меня не боится. Даже крысы за своего держат. Верно, старушка? Твоя правда, оба мы воры. Только мне надо быть поумнее, а то ты больно прожорлива. Того и гляди пальцы мне отгрызешь вместе с сыром… Вот живешь ты в своем доме, под половицами, а мы в своем живем-поживаем, вокруг тебя. Мы считаем, что ты расплодилась не в меру. А ты, может, тоже считаешь, что нас развелось чересчур много. Ты крыса для нас, а мы – для тебя. Всяк по-своему шебуршится. И вреда-то от тебя, подружка, почитай, никакого. Не обеднеют люди от той малости, что ты стибришь. Ан нет. Потравить вздумали. Так что скоро тебе, милая, конец. Подохнешь, сгниешь, а я по тебе слезу уроню. Да и по себе заодно. Я ведь тоже когда-нибудь подохну в своей крысиной норе. Нажрусь своей собственной жизни – и отравлюсь… Не придет она, крысонька. Обещала. Не пришла. Значит, не придет. Другого в мужья себе выберет. А? Скажи-ка, морда ненасытная, любила ты кого-нибудь, когда была молода и стройна! Эй! Эге… Пальцы пожалей, живоглотка! Бедная моя крысонька. Всех нас ждет один конец, на всех хватит яду.
Входит отец АМБРОУЗ, ведя за руку плачущего МИКИ. Мальчик наряжен в пажеский костюм.
АМБРОУЗ. Не плачь, Мики. Ну что ты плачешь?
МИКИ. Она меня любила. А теперь разлюбила.
АМБРОУЗ. Не плачь, снова полюбит.
МИКИ. Я хочу, чтоб хорошая госпожа меня любила.
ПАТРИС. Все хотят. Куда это тебя занесло, преподобный?
АМБРОУЗ. Уйду сейчас, уйду. Мики вот домой привел.
ПАТРИС. Хорош дом. Парень, у тебя, я вижу, обновки?
МИКИ. Я теперь не знаю, кто я.
АМБРОУЗ. Господь знает.
МИКИ. Никто меня не любит.
АМБРОУЗ. Господь любит.
ПАТРИС. Зачем ребенку-то врешь? Нету твоего Бога, сам знаешь. По глазам вижу, знаешь. Гляжу я в твои глаза, преподобный, и что же? Смертный ужас, и ничего кроме.
АМБРОУЗ. Я гляжу в твои глаза, цыган, и что же?
ПАТРИС. Солнце, небеса да ветерки шальные на приволье гуляют.
АМБРОУЗ. Пустота в них, кромешная пустота.
ПАТРИС. Все лучше, чем твои враки. Не верь ему, МИКИ. Никому не верь, кто законы и правила выдумывает. И любви не жди. На любовь ни у кого права нету.
АМБРОУЗ. Я не обещал ему людской любви.
ПАТРИС. Ждать божьей любви – пособлять тиранам и деспотам. Так вот, Бог твой мертв, да и божки что помельче потихоньку помирают. А ты, преподобный, терзаешь себе сердце, оттого что память гложет. Вроде – добра всю жизнь хотел, вроде – творил его, добро-то, по мере сил. А вышло, что всю жизнь тиранам пособлял.
АМБРОУЗ. Лучше ребенка спать уложи.
ПАТРИС. Никогда твоему богу не поклонюсь. А тебе – поклонюсь, потому как печаль твоя правильная и ужас в глазах светится.
К л а н я е т с я.
МИКИ. Патрис…
АМБРОУЗ. Спокойной ночи.
Отходит, но остается смутно виден в глубине сцены: на коленях, перебирает четки.
МИКИ. Патрис…
ПАТРИС. Что, утеныш мой, что?
МИКИ. Я не знаю, кто я. Вдруг проснусь утром, и я буду уже не я, а другой. И никто не узнает, и сам я тоже…
ПАТРИС. А какая разница, если ты и прежде не знал? Может, мы каждое утро просыпаемся кем-то новым. Я вот собой никогда не дорожил, проснусь иным, – не заплачу.
МИКИ. Патрис, я только тебя, одного из всех, не боюсь. И так скучаю, когда ты летом уходишь. Ты ведь вернешься? Ты всегда возвращаешься?
Во время разговора ПАТРИС стелет Мики постель на верхней полке буфета.
ПАТРИС. Мики, пора на боковую.
МИКИ. А если ты не вернешься, как тебя искать?
ПАТРИС. Никак. Цыгана не выследить, табор без провожатого не найти.
МИКИ. Патрис…
ПАТРИС. Снимай-ка свой шикарный наряд. Повесить надо, чтобы не помялся. Вот так.
МИКИ. Патрис, можно я сегодня с тобой лягу? Наверху так холодно, страшно и мне все время чудится, будто ты ушел.
ПАТРИС. Ладно уж, ложись.
МИКИ. Я наверху сплю только из-за крыс. Боюсь я их.
ПАТРИС. Скоро их не будет. Ложись.
МИКИ. Не засну я, Патрис, чую, что не засну. Расскажи что-нибудь. Расскажи, как мы вместе к цыганам, на вольную волю уйдем.
ПАТРИС. Соберем мы с тобой пожитки и так вдвоем, в сумерки, и выйдем. Тут полная луна колесом выкатится, а мы идем по дороге, идем себе и идем, в темноту, все дальше, дальше, дальше…
