ХАНС ДЖОЗЕФ. Сто раз ему говорил!
БАЗИЛЬ. Я ценю и уважаю независимость молодежи.
МАКСИМ кладет связку дичи к ногам Орианы.
ОРИАНА. О… Они же в крови! Базиль, мне дурно…
БАЗИЛЬ. Бедная моя…
ОРИАНА (обращаясь к Мики). Отойди, не трогай платье, ты грязный. Базиль, пусть они отойдут. Где Фредерик?
БАЗИЛЬ. Пойдем, дорогая.
ОРИАНА. Куда девался Фредерик? Я хочу, чтобы пришел Фредерик…
Дав остальным знак посторониться, БАЗИЛЬ уводит Ориану. ПАТРИС, забрав с собой Мики, скрывается в буфете и запирает дверцы. ОСТАЛЬНЫЕ уходят.
Иное место, иная атмосфера.
ПИТЕР ДЖЕК (перехватывает Максима. который собирается выйти). Погоди. Марина! Пойди сюда. Он не знает. Это ясно как день.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Да, верно.
МАРИНА. По-моему, он великолепен. Я всегда это знала.
ПИТЕР ДЖЕК. Теперь ты понял меня, Ханс Джозеф?
ХАНС ДЖОЗЕФ. Он добрый. Пожалуй, чересчур добрый.
ПИТЕР ДЖЕК. Людям понравился. Это главное.
МАРИНА. Такой чудесный.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Что б ему сразу не приехать?..
ПИТЕР ДЖЕК. Верно. Не так много пришлось бы расхлебывать… А ты ему рад. Несмотря ни на что.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Еще бы не рад, конечно, рад. Но это ничего не меняет. Что случилось, то случилось, важно только, что из этого следует.
ПИТЕР ДЖЕК. Ничего из этого не следует. Мы теперь свободны. А он ни в чем не виноват.
Входит ФРЕДЕРИК. Остальные замирают.
ФРЕДЕРИК. Простите, по-моему, я заблудился. Не подскажут ли почтенные господа, где моя комната? Я прибыл в это заведение несколько часов назад, но не имел еще возможности освежиться, или, как говорится, вымыть руки. А может, тут их снегом моют?
ХАНС ДЖОЗЕФ. Как тебя звать?
ХАНС ДЖОЗЕФ. Послушай, Фредерик, ты будешь жить наверху, рядом с его милостью. У нас тебе делать нечего.
ФРЕДЕРИК. Радушный прием, нечего сказать. Но я выше обид. К тому же вы, вероятно, привыкли к сомнительному аромату, исходящему от ваших несвежих одежд, а мой нос едва выдерживает это благовоние. Да и холодно тут чертовски. Пожить наверху я отнюдь не против. А вот как насчет пошамать?
ХАНС ДЖОЗЕФ. Что-что?
ФРЕДЕРИК. Пошамать. Подхарчиться. Подзаправиться. Пожрать. Не говоря уж о снедающем меня желании клюкнуть, хлебнуть, дерябнуть и нализаться.
ПИТЕР ДЖЕК. Он хочет есть и пить.
ХАНС ДЖОЗЕФ (указывает наверх). Там тебя накормят.
ФРЕДЕРИК. Я-то надеялся – где много слуг, там весело.
В ы х о д и т.
ПИТЕР ДЖЕК. Эк ты его отшил. Но, может, оно и к лучшему – при нынешних обстоятельствах.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Он баламут, с ним бед не оберешься.
ПИТЕР ДЖЕК. Так вот, насчет обстоятельств. Нас ведь никто не заставляет, мы вольны поступить как захотим.
ХАНС ДЖОЗЕФ. А ты-то чего хочешь? Простить и забыть?
ПИТЕР ДЖЕК. Хотя бы простить.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Простить то, чему нет прощения.
ПИТЕР ДЖЕК. Не нам судить.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Справедливость для всех одна.
ПИТЕР ДЖЕК. И справедливость не нашего ума дело.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Нет, кроме нас, тут никто не рассудит.
ПИТЕР ДЖЕК. Бог рассудит.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Ты же в Бога не веришь.
ПИТЕР ДЖЕК. Жить, по-моему, надо, словно Он есть.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Поповские байки.
ПИТЕР ДЖЕК. Да и поздно теперь мстить. Время упущено.
МАРИНА. Верно.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Хоть сейчас помолчи. Мой сын еще остынуть не успел, ты уж охорашивалась.
МАРИНА. Неправда! Просто ты на меня окрысился за…
ПИТЕР ДЖЕК. Перестаньте!
ХАНС ДЖОЗЕФ. Максим, твое слово. Тебе ведь исполнять что решим. Твой это удел.
МАКСИМ. "Мой удел"… А из-за его фазанов так раскричался, аж дом ходуном пошел.
ПИТЕР ДЖЕК. Так что скажешь?
МАКСИМ. Мне противна и ваша сыромятная, примитивная справедливость и его господские замашки – на пустом месте. С души воротит. Весна настанет – уйду от вас. Насовсем.
ПИТЕР ДЖЕК. А пока?
МАКСИМ. А пока ничего.
ПИТЕР ДЖЕК. Если вы оба будете держать язык за зубами, остальные и подавно ничего не скажут. Они вполне довольны его милостью. Особенно после сегодняшней речи. Ханс Джозеф, дорогой мой, хватит ворошить прошлое. Что прошло, то быльем поросло. Старик умер.
МАКСИМ. Да. Старик умер. Может, его и стоило убить. Мы этого не сделали. Он умер в своей постели. Но сейчас и это неважно. Каждому свое. Хочешь целовать руки сынку – целуй, хотя завтра он будет ничем не лучше папаши. Я все тут ненавижу, все и всех. По мне, так весь дом надо переиначить, а еще лучше – взорвать.
