После десятка ударов выносливость у хозяина заметно просела. Ещё чуть позже возник дебаф «заляпанные глаза». В конце концов, паладин устало поднялся по берегу и сел на чью-то брошенную сумку.
Хозяин решил не возмущаться.
«Собери добычу», — вспыхнул приказ, и я послушно нырнул в грязь, шаря по ней пальцами.
«Лягушачья шкурка», «Лягушачья икра», «Лягушачья перчатка» — старательно сгребал я в сумку скользкое барахло, даже не стараясь разобраться. Притихшие саппортщики таращились на нас с безопасного расстояния. Я был готов перечерпать всю береговую жижу, но вдруг услышал возмущённое кваканье и очень вовремя поднял голову. На меня с пяти сторон надвигались горки с выпученными глазами, словно африканские крокодилы на антилопу. Здешние лягушки могли бояться паладина, опасаться качающихся игроков, но вот меня…
Додумывать я не стал и шустро выбрался на берег.
Сердце моё переполняла гордость за господина и его славную победу.
Обратный путь сопровождался влажным хлюпаньем моих обмоток на ногах.
Я вывалил всю добычу за домом, снял доспехи с хозяина, и пошёл расседлать коня, мечтая отдохнуть.
Наивный.
Это были очень долгие полдня, с перерывами на отдохнуть, когда проседала скудная выносливость, и долгой чередой ошибок и проб, после которых выяснилось, что я могу нести только наполовину полный чугунок, а упущенное ведро бьёт по ноге не так больно, как сковородка. Но убогая хижина постепенно преображалась, и всё меньше подсвеченных красным мест вызывали у меня желание вцепиться в них со всем героическим старанием.
Протёртый пузырь на окне пропускал теперь гораздо больше света, изгнанные вместе со старыми шкурами клопы строили планы мести на свалке в овраге, посуда уже больше напоминала себя, а не комья грязного жира. Даже чуть протрезвевший от суеты домовой, с которым я успел познакомиться, неуверенно пустил плюс один к бодрости для каждого переступившего порог. Я перечистил все бляхи, вытряхнул флаги и коврики, отправил в изгнание чью-то сушёную лапу, и в домике почти было можно жить. Руки в прямом и переносном смысле чесались заняться оружием и конём, но пока за спиной оставалась эта клоака разрухи и боли, работа просто валилась из пальцев.
Встревоженный моей суетой паук смылся куда-то под самую крышу, в печке затрещал хворост, и когда я налил первую тарелку похлёбки, то почувствовал себя космонавтом, пешком добравшимся до Луны.
А ещё я научился чудно выводить грязь.
Светозарчик, который уже переоделся в выстиранное исподнее, потянулся за ложкой. За всё это время он не проронил ни слова, но уступал мне во время уборки место, и вроде даже облачко штрафов над его головой стало светлей.
Я затаил дыхание. Сам я уже попробовал и остался жив, но вдруг обладал классовым иммунитетом?
Светозарчик осторожно двинул чугунной челюстью.
— Помогите! — вдруг прорыдало что-то за воротами.
Ложка отскочила от стола на пол, мгновенно покраснев квестом на чистоту. Я ругательски промолчал. Хозяин величественно вышел во двор. В чистой и залатанной рубахе со штанами он хотя бы не вызывал дебафов «ужас и смех»
— Помогите несчастной деве во имя света! — рыдало тем временем что-то белое за воротами, через палки я не мог разглядеть, — Я несла любимой бабушке пирожки, которые отобрал коварный дракон, чтобы сыграть свадьбу со злым королём против их воли!
У меня чуть не отпала челюсть от этого наркоманского бреда. Если этот актёр и получит Оскар за мастерство, то только очень унизительным и болезненным способом.
— Я помогу тебе, прекрасная дева, — мужественным голосом отозвался хозяин.
«Одеваться!» — беззвучно вспыхнуло в моей голове.
Я также беззвучно выругался в ответ, и потянулся за сложенными кучкой доспехами.
Хныгам слова не давали…
Даже чуть протёртые доспехи выглядели гораздо ярче и грозней, а на вытертом щите даже проступил герб с вздыбленным львом в лучах солнца. Я затянул на коне седло, спалив остаток сил. Светозарчик вскочил, и остался при этом жив, ничего не отпало и не съехало.
Я почти залюбовался своим героем.
— Скорее! За мной! — рыдало тем временем за оградой ещё фальшивей и страшней.
