Кондратюк смутился. Некогда ему было читать Грина. То мотороллер, то грибной сезон, то ягодный. Зимой и то передохнуть некогда.
- Ну да ладно, - вздохнул Пионов. - Не в этом дело. Вот три стихотворения из «Юности», одиннадцатый номер за прошлый год. - Пионов нашел журнал в куче бумаг и прихлопнул его ладонью. - Читали?
Чесноков потянулся за папиросами.
- Понимаю, - сказал Пионов. - Неприятно. Я видел эти стихи в черновиках, которые записывает ваша жена Аня. Стиль, образ мышления, способность видеть мир не так, чуть-чуть не так, как все… Удивление, это все то же удивление! Мир потихонечку разучивается удивляться. Чем можно удивить человека? Полетом на Марс? Африкой? Узенькой полоской зари на восходе солнца? Или, быть может, музыкой, детской улыбкой? Чем?
- Вот это правильно! - восторженно произнес Кондратюк.
- Нет, неправильно. Все это еще удивляет, но как-то вяло, однобоко. Удивляет обычно. Представляете себе - обычное удивление? Обычное удивление! Разве удивление может быть обычным? На то оно и удивление, чтобы быть необычным.
Чесноков сидел с таким видом, словно все это его не касалось.
- А в этих стихах все иначе, чем у других.
- Он и на самом деле такой, - сказала Анечка и смутилась. - Какой в жизни, такой и в стихах.
«Господи, - подумал редактор, - что за счастливая женщина».
- А стихи подписываются чужими фамилиями. Я их все собрал. Вот посмотрите. Это твои стихи, Владимир?
- Я знаю, - тихо сказал Чесноков. - Я их все читал.
- Я сначала собрал их все вместе и лишь потом пришел к вам в надежде, что увижу здесь хотя бы черновики. И я не ошибся. Они все здесь.
- Не все, - сказал Чесноков. - Последние я не читал даже Анечке.
- Вот эти?
- Да.
- И вот стихийно возникло общество поэтов, которые написали «ваши» стихи. Они как-то нашли, отыскали друг друга. Их человек десять. А Серегина они избрали своим председателем.
- Я все это знаю, - спокойно и с расстановкой сказал Чесноков. - Ничем вам полезным быть не могу.
- У меня предположение, - сказал Пионов. - Совершенно фантастическое. Может быть, это действительно не вы пишете, - Пионов машинально перешел на «вы». - Может быть, пишут действительно другие? А ваш мозг так точно настроен на определенное настроение, что мгновенно воспринимает их. И никак нельзя доказать, что они возникают у вас первого.
Анечка закусила губу.
- Телепатия! - покрываясь холодным потом, выдавил из себя Кондратюк.
- Да, да. Нет! При чем тут телепатия! Не в этом дело.
- Ну что ж! - сказал Чесноков. - Спасибо вам за хлопоты. Все-таки участие.
- В том-то и дело, - пожалуй, впервые за все это время открыл рот редактор молодежной газеты, - что все это ерунда.
- Нет никакой телепатии, - облегченно вздохнул Кондратюк. - Я слышал.
- Почему для всех этих поэтов, - редактор дотронулся кончиками пальцев до кипы бумаг, - именно эти стихи являются исключением из их творчества?
- Да, да, - поддержал его Пионов. - Напишет одно, два стихотворения или, как Серегин, целый сборник, а ни до, ни после этого ничего похожего больше нет. Зато появляется у другого. И снова как явное исключение. А у тебя ведь это система. Ничего нельзя спутать. Так, может быть, это они каким-то чудом, непосредственно из мозга в мозг воспринимают твои стихи? И эти стихи действительно твои?! Понимаешь, это твои стихи! - Пионов, довольный, откинулся на спинку стула и оглядел всех торжествующим взглядом.
- Но этого никак нельзя доказать, - сказал Тимофей Федорович. - К сожалению.
- А зачем доказывать? - спросил Чесноков.
- Нет, можно, - возразил Пионов. - Трудно, но можно. Теоретически можно, если знать, у кого они возникнут в голове. Какая-то разница во времени должна быть. Предположим, у него, у этого человека, вечером чернила кончились или бумага. Нечем записывать. А утром дела наваливаются, не передохнешь. Вот тебе и разница во времени. Ты-то успел записать. Причем разница всегда должна быть в твою пользу.
- Что же мне, всегда пузырек с чернилами открытым держать по этому поводу? - усмехнулся Чесноков.
- Это действительно смешно, - сказала Аня.
- Надо общественность на ноги поставить, - посоветовал Кондратюк. - Общественность, она все может.
