- Во всяком случае, не веха…
- Какая веха?
- Важная веха в поэзии. Вы же сами это сказали. Я писал, потому что не мог не писать.
В комнату вошел редактор и скромненько устроился в углу на трехногом стуле.
- Что же делать? - с нескрываемым отчаянием в голосе спросил Пионов.
- Во всяком случае, в газете ничего не помещать, - подсказал Серегин.
- Это и так ясно, - буркнул Пионов. - Дальше что?
- Плагиат! Я этого так не оставлю. Я судиться буду!
- А вы будете отстаивать свои права? - спросил Пионов у Чеснокова.
- Судиться, что ли? - ответил Чесноков. - Вряд ли. Ведь у меня нет черновиков.
«Эх, бедняга, - подумал редактор. - Не в черновиках дело. В человеке».
- Я вам заявляю со всей ответственностью! - неизвестно к кому обращаясь, кричал Серегин.
Чесноков неуклюже встал, пробормотал: «До свиданья!» - и пошел к выходу.
- Вы уходите?! - крикнул ему Пионов. - Приносите еще что-нибудь. Можно и по одному стихотворению.
- Я застолбил этот участок поэзии и никому не позволю! - все еще кричал Серегин.
«О-хо-хо, - подумал главный редактор. - Не в поэзии, а под солнышком, чтоб теплее и сытнее, ты хочешь застолбить участок. И не попрешь тебя. По судам затаскаешь!»
- Вы заходите, Владимир, - еще раз крикнул Пионов.
Чесноков осторожно прикрыл дверь и, сгорбившись, вышел на улицу.
Моросил дождь. Сентябрь. Пакостно на душе.
Чесноков побродил по Университетской роще, стараясь ни о чем не думать. Небо вскоре прояснилось. В сентябре дожди еще не идут неделями.
Когда он открыл дверь квартиры, Анечка была уже дома. И как он ни старался казаться спокойным, она сразу же заметила, что произошло что-то нехорошее. Она умоляюще взглянула на него, но он только покачал головой, и тогда она не стала его ни о чем спрашивать. Он сам подошел к ней, погладил волосы, приподнял ее голову за подбородок, грустно улыбнулся и все рассказал. Она ни разу не перебила его, только глаза ее то расширялись, то сужались.
- Но ведь ты же не думаешь, что он каким-то образом присвоил твои стихи? - спросила она, когда он закончил. И голос ее был чуть-чуть испуганным.
- Конечно, нет, Анечка, - ответил он. - Это просто нелепое совпадение. Грустно.
И тогда она заплакала, а он не просил ее успокоиться - знал, что этого нельзя делать.
В дверь позвонили. Это оказался сосед Кондратюк.
- Мне бы рублишко разменять, - сказал он.
- Проходи, - предложил Чесноков.
Кондратюк прошел в комнату, увидел заплаканное лицо Ани и спросил:
- Что у вас тут происходит? Похороны, что ли?
Чесноков не умел лгать и в двух словах рассказал соседу о случившемся.
- О, да ты, оказывается, в поэты метишь!
- Никуда я не мечу, - ответил Чесноков.
- Не скромничай, не скромничай. При, если есть возможность. Там платят здорово. Вот поэтому туда все и лезут.
- Не все.
- Все, все. А вакансий мало. Вот и тащат друг у друга, кто стих, а кто и роман. И у тебя сперли. Судись, мой тебе совет. Может, что и возьмешь. А лучше купи мотороллер. Колеса, они, знаешь, всегда себя оправдают. Я уже рублей на двести малины, смородины и прочей дребедени навозил.
- Продаешь, что ли?
- Не-ет! Возни много. Увидят свои сотрудники со стаканом на базаре, засмеют. Я люблю, чтобы все было спокойно, тихо. Жена на зиму варит. С братом мы: он - сахар, а я - ягоду. Колеса - это вещь. Бери зимой в кредит. За лето оправдаешь. Дело надежное.
- Вениамин, у тебя, кажется, мотороллер спереть кто-то хочет. Слышишь, заводят?
Кондратюк прислушался, вытянул шею, опрометью бросился к двери, забыв разменять рубль.
- Володя, ты есть хочешь? - спросила Аня.
- Как зверь, - ответил Чесноков. - Сто лет не ел. - И он засмеялся.
Аня подозрительно посмотрела на него и тоже засмеялась.
- Тогда садись.
Она загремела тарелками. В дверь снова позвонили. Это опять оказался Кондратюк.
- Целый, - сказал он, ухмыляясь, - у меня не сопрут. У меня запоры, знаешь, какие?!
Он вдруг недоуменно пожал плечами и спросил:
- У вас что, свадьба уже или именины? Чего смеетесь?
- Есть хочу, Вениамин, - сказал Чесноков. - Ты знаешь, так есть хочу, терпенья нет.
- А-а-а! - недоверчиво протянул Кондратюк. - Тогда понятно. Ну а как с рублишком-то?
