Случай на улице Капуцинов - страница 27
И Либетраут передал Журбо негатив.
— Последняя четверть, — сказал тот, рассматривая изображение. — Действительно, замечательная резкость… Терминатор проходит через Тарунций, Море Спокойствия, Гигинус, между Рейнгольдом и Коперником[12]… Постойте, постойте!! — вдруг вскрикнул Журбо, поднося негатив почти к самым глазам и внезапно замолкая.
— Что такое? — заинтересовался Либетраут, придвигаясь к Журбо и нагибаясь над пластинкой.
Журбо молчал, как будто в нерешительности.
Потом неуверенным тоном проговорил:
— Не то повторяется ошибка Пульфриха, который принял за обвал просто дефект фотографической пластинки, не то действительно астрограмма зафиксировала нечто дня меня сейчас не совсем понятное.
— В чем же дело? — с легким оттенком нетерпения спросил Либетраут.
— В кратере Коперника заметно какое-то помутнение — одну секундочку.
Журбо вынул из жилетного кармана лупу и навел ее на указанную точку. Навел — и опустился на стул, грузно, внезапно размякший, с бешено бьющимся сердцем. Потом опять поднес пластинку к глазам.
— Нет, это не дефект, мсье Либетраут. Это, это… даже язык не поворачивается высказать догадку… Неужели это следы атмосферы — на мертвой, безжизненной луне? Раньше никогда ничего подобного не замечалось, если не считать сомнительных наблюдений Пикеринга… Одним словом, коллега, я ничего не понимаю…
Либетраут вынул пластинку из рук Журбо и стал ее внимательно рассматривать.
— Да, действительно, — констатировал он, — помутнение налицо. И это не дефект. Пластинки, отправляемые на Эверест, вне всяких подозрений.
— Когда вы делали снимок, мосье Либетраут? — спросил Журбо.
— Восемнадцатого числа…
— Восемнадцатого… м… — задумчиво повторил Журбо.
— Сегодня седьмое… Девятнадцать дней… Кратер Коперника уже вышел из тени и теперь виден… Сегодня вечером мы у экваториала, коллега.
Когда стемнело, — почти внезапной, бессумеречной тропической темнотой, и луна озарила снежные вершины гималайского хребта своим безжизненным сиянием, — Журбо и Либетраут заперлись в кабинке экваториала.
Нажатие двух, трех кнопок — и величественно поплыл объектив телескопа по почти черному небу, огневым дождем пересекая звезды, планеты, туманности. Наконец в его центре появилась огромная, блистающая луна, на три четверти залитая солнечным светом.
Жадно приник Журбо к окуляру… Сомнений не было! Пятно, запечатленное пластинкой, увеличилось почти вдвое, вытянулось к середине кратера, к горам в его центре.
Журбо убедился, что оно замечательно похоже на остатки тумана в горах, на легкие облака влаги, ночующие в складках гор, тающие от первого луча утреннего солнца.
— Разрешите мне, — услышал Журбо над своим ухом голос Либетраута и почувствовал, как на его плечо легла тяжелая рука.
«Ого, не стесняется»… подумал он, но тут в своей душе и извинил и понял его нетерпение — явление было действительно исключительное.
А когда Либетраут сел у окуляра, он стоял около и думал о том, что за всю историю астрономии небо ни разу не посылало такой загадочной картины… а разгадки все еще не было.
Через пять часов наблюдения, уже на рассвете, заглянув в последний раз в телескоп, Журбо мог с определенностью сказать, что и за это, сравнительно короткое, время пятно увеличилось, вытянувшись к центру кратера километров на тридцать.
«Если так будет продолжаться, — думал он, — то при диаметре кратера в девяносто километров он завтра весь затянется облаком…»
Усталые, разбитые, с воспаленными от долгого наблюдения глазами, вернулись они в общую жилую комнату.
— Ну-с, дорогой коллега, — спросил Журбо Либетрауута, — что вы обо всем этом думаете?
Тот молчал. Заложив руки за спину, ходил по комнате. Наконец, сделав несколько концов, остановился перед Журбо.
— Я очень осторожен в выводах, мсье Журбо, — сказал он. — Явление настолько необычно, что может дать пищу тому совершенно неприемлемому для меня, как ученого, занятию, имя которому — научная фантазия. Подождем…
«Да, он скорее удавится, чем разрешит себе это удовольствие», — с досадой подумал Журбо. — Я несколько не согласен с вами, коллега, — продолжал он, — научная фантазия — великий двигатель, потому что порождает любовь к той же науке у тысяч людей.
