Миссис Раймер отшвырнула газету.
— Мерзавец! Нет, ну каков мерзавец!
Теперь она видит их насквозь! Весь их грязный трусливый замысел с целью прибрать к рукам её деньги. Эта Ханна Мурхауз была всего лишь орудием — возможно даже, невинным орудием — в руках Паркера Пайна. Он и этот мерзавец Константини вдвоём провернули эту чудовищную аферу.
Но она их разоблачит. Она им покажет! Найдёт на них управу. Она всем расскажет…
Внезапно она вспомнила первую статью, и все её негодование куда-то исчезло. Ханна Мурхауз вовсе не была послушным орудием. Она протестовала, она отстаивала права собственной личности!
— И что же они с ней сделали? — прошептала миссис Раймер. — Они упрятали меня в чужом обличьи.
По её спине поползли мурашки.
Сумасшедший дом! Место, из которого, однажды попав, уже никогда не выходят. Место, где чем более вы нормальны, тем меньше вам верят. Вечный приют. Нет, только не это!
Открылась дверь, и вошла миссис Гарднер.
— О, да ты съела весь суп, моя милая. Хороший знак. Значит, ты поправляешься.
— Когда я заболела? — деловито осведомилась миссис Раймер.
— Дай-ка подумать. Это было дня три назад… ну, точно, в среду. Пятнадцатого октября. Примерно в четыре вечера тебе стало плохо…
— В четыре! — воскликнула миссис Раймер. Ещё бы: именно в это время начался сеанс у доктора Константини.
— Ты упала на стул, — продолжала миссис Гарднер, — и сказала: «Ох!» Да, вот так: «Ох!» А потом: «Я, кажется, засыпаю». Таким сонным, усталым голосом: «Я, кажется, засыпаю». Ну, а потом и впрямь заснула. Мы перенесли тебя на кровать и послали за доктором. Вот и всё.
— А откуда вы знаете, кто я такая? — робко спросила миссис Раймер. — Я имею в виду, если забыть о моём лице.
— Ну что ты такое говоришь, милая? Как это забыть? Лицо затем и дано человеку, чтобы его можно было узнать. Но, чтобы совсем уж тебя успокоить: у тебя есть родимое пятно.
— Родимое пятно? — встрепенулась миссис Раймер. Ничего подобного у неё не было.
— Ну да, красноватое родимое пятно под правым локтем. Да ты глянь, милая.
С твёрдой решимостью доказать, что у неё в жизни не было родимого пятна под правым локтем, миссис Раймер отвернула рукав ночной рубашки. Пятно было там! От чувства беспомощности миссис Раймер даже расплакалась.
* * *
Через четыре дня она встала с постели. За это время она успела не только разработать многочисленные планы отмщения, но и все их напрочь отвергнуть.
Можно было, конечно, показать статью из газеты доктору и миссис Гарднер и попробовать им всё объяснить. Только миссис Раймер была уверена, что они ей ни за что не поверят.
Можно было обратиться в полицию. Только ведь наверняка результат будет тот же.
Можно было пойти в офис этого проходимца Пайна. Это, наверное, было бы лучше всего. По крайней мере, она смогла бы высказать этому негодяю всё, что о нем думает. Но даже это намерение она не могла осуществить по достаточно прозаической причине. У неё не было денег, чтобы добраться до Лондона. Ведь, как ей объяснили, она сейчас находилась в Корнуоле… Два шиллинга и четыре пенса, завалявшихся в потёртом кошельке, определяли её настоящее финансовое положение.
Поэтому по прошествии четырех дней миссис Раймер пришла к тяжёлому, но неизбежному выводу. Она вынуждена смириться! Раз уже всем так хочется считать её Ханной Мурхауз, хорошо, некоторое время она побудет Ханной Мурхауз. Но только пока не скопит достаточно денег. А уж тогда она не медля отправится в Лондон и бесстрашно ворвётся в логово этого гнусного мошенника.
Приняв такое решение, миссис Раймер стала терпимее относиться к своей новой роли и даже получать от неё некоторое мрачное удовольствие. Тем более что роль эта была ей знакома. Её новая жизнь сильно напоминала жизнь, которую она вела — давным-давно — во времена своей молодости.
* * *
После долгих лет, прожитых в роскоши, работа на ферме давалась миссис Раймер очень нелегко, но уже через неделю она как-то втянулась. Миссис Гарднер оказалась доброй и уравновешенной женщиной. Её спокойный и молчаливый муж, чуть не вдвое её выше, тоже оказался на редкость уживчивым человеком. Худой нескладный мужчина, которого она видела на фотокарточке, исчез — вместо него появился новый работник, добродушный гигант лет сорока пяти, скупой на слова и мысли, но с весёлым огоньком в бледно-голубых глазах.
