Когда израильтянам, во время странствования их в пустыне Синайской, ниспослана была в первый раз с неба манна, то они, не видав никогда подобного зрелища, в недоумении вопрошали друг друга: что есть сие? и Моисей в слух всех должен был отвечать: сей хлеб, егоже даде Господь вам ясти! (Исх. 16; 15). О нашей манне, братие, хотя она также нисходит с неба и стократ чудеснее манны еврейской, нет нужды вопрошать: что есть сие? Ибо все мы, от мала до велика, твердо знаем, что в Евхаристии под видом хлеба приемлется самое пречистое Тело, а под видом вина — самая пресвятая Кровь Христова. И от кого знаем о сем? Не от Моисея, не от Павла или Иоанна (хотя и их слова божественны), а от Самого Господа и Спасителя нашего. Он Сам, питающий нас Телом и Кровью Своею, Он Сам сказал нам о сем со всей ясностью. Ему ли не знать Тела и Крови Своей? Или не уметь назвать их ясно?..
Если бы кого-либо и за сим приводила в недоумение великость дара, тот вспомни о величии и любви к нам Даятеля: дар велик, но Даятель несравненно больше! В самом деле, Кто сотворил самый хлеб и вино, самое тело и кровь, Тому трудно ли под видом хлеба дать тело, а под видом вина — кровь? С другой стороны, Кто отдал за нас не только тело, но и душу Свою на Голгофе на мучения самые ужасные, Тот, удивительно ли, если дарует нам Свое Тело и Свою Кровь снова — без всякого нового мучения и страданий для Него, и с новой величайшею пользой для нас? И хлебу и вину не в первый раз забывать свою ограниченность: не напитано ли пятью хлебами пять тысяч народа так, что, по насыщении, осталось еще двенадцать кошниц, то есть более, нежели сколько было до вкушения? И вода не обращалась ли в кровь, по слову Моисея, в Египте, и в вино — по воле Спасителя, на браке — в Кане Галилейской? Обратись каждый к себе самому, и в себе увидишь нечто подобное: ибо разнородная пища и питие, нами приемлемые, ежедневно прелагаются в наше тело и кровь. Даже можно сказать, что законом подобного преложения, или пресуществления, держится в бытии все разнообразие внешней природы, в круге коей один вид тварей непрестанно переходит в другой, из низшего в высший, и обратно. Что же удивительного, если Сам Творец, в таинстве Евхаристии, производит, разумеется, бесконечно высшим образом то, что, под известными условиями, происходит в самомалейшем из Его творений?
"Но какая, скажешь, необходимость в сем чудесном преложении хлеба в тело, а вина в кровь?" Та же, какая и во всех прочих чудесах: чудо пресуществления совершается в помощь твоей немощи. Ибо, несмотря на Божественность дара, кто из нас был в состоянии принять Тело и Кровь Спасителя, если бы они подавались нам в их собственном виде? Летописи церковные свидетельствуют, что, для вразумления ли неверия, или по другим таинственным причинам, Агнец на святой трапезе принимал иногда вид младенца, а хлеб и вино обращались в видимое тело и кровь: но, вместо радости о чуде, священнодействующие в ужасе отступали от священной трапезы, и Святая Церковь принуждена была писать на сей случай правила успокоительные. Имея в виду сие, Премудрость Божия положила питать нас брашном небесным не иначе, как под видом брашна земного.
Спросишь, может быть, еще: "Каким образом прославленное Тело Спасителя, пребывая с душой, как учит Святое Писание, одесную Бога Отца, и не будучи вездесуще, может находиться на каждом святом жертвеннике, и с другой стороны, как сие же Тело и Кровь, непрестанно раздаваемые, не подлежат умалению?" А как, возлюбленный, светит солнце? Вездесуще ли оно? Нет. Оставляет ли оно когда-либо свое место на небе? Никогда. А, между тем, свет и теплота от солнца везде, везде жизнь и радость. И вчера ли, или с третьего дня начало светить таким образом солнце? Нет, со времени этого более шести тысяч лет. Однако же солнце нисколько не умаляется в своем круге, не истощается в своей силе. Итак, вот, можно сказать, с неба ответ тебе на вопрос твой! Что возможно солнцу, то трудно ли для Того, Коему легче возжечь новое солнце на небе, нежели нам с тобой засветить свечу? Этот же пример солнца, может объяснить сравнительно и то, как Тело Христово пребывает целым, хотя хлеб в таинстве Евхаристии раздробляется и разделяется непрестанно: ибо возьми зеркало и поставь против солнца, в нем отразится весь круг солнца; разбей зеркало, и возьми какой угодно из остатков его, и поставь против солнца, опять увидишь в нем весь круг солнца.
