Кое-как срослись собранные по кусочкам Сидзимой кости. Срослись вкривь и вкось. Ацуко со страхом смотрела на врача, а тот лишь разводил руками: «Хромой и косой будет, и кривобокий, но что я могу сделать? Хорошо, хоть живой».
Через три недели, когда Кагэро наконец пришел в себя, Ацуко упала в обморок. Сидзима покачал головой и сказал больному:
— Почти все время рядом с тобой сидела. Не спит, не ест…
Кагэро повел глазами, опустил взгляд на свою вдавленную грудь, неглубоко вздохнул и снова уснул.
И вот, через месяц Кагэро смог двинуть рукой.
— Больно? — спросил Сидзима. Тот лишь сморщился в ответ.
— Ненавижу… — прохрипел и сжал зубы, чтобы не закашляться.
— Ты это брось. Куда тебе. Не знаю, сможешь ли ходить, а ты уже вон что надумал… Больно? Тебе надо двигаться. Мало, но надо, иначе все там срастется, и ты вообще разогнуться не сможешь.
Кагэро не слушал. Он лежал, закрыв глаза и погрузившись в собственные мысли. Сидзима покачал головой по своему обыкновению и вышел из дома.
Еще через две недели Кагэро сел. Подавившись стоном, но сел, и швы не разошлись, не открылись уродливые раны. Он порывался встать, но Сидзима не позволил.
— Рано, — сказал он. — Лучше лежи пока и двигай потихоньку руками, ногами. И сам поворачивайся, только медленно-медленно.
Кагэро и впрямь сделался кривобоким. Левое плечо стало гораздо ниже правого, и оттого все туловище было искривлено, согнуто влево. Левая нога стала короче, правая кисть почти не двигалась, будто закостенела.
— Так навсегда останется? — спросил он однажды у Сидзимы.
— Боюсь, что да. Не знаю, есть ли на свете такой врач, который смог бы переломать все твои кости и срастить их заново. Разве что лечить тебя возьмутся сами боги.
Настал день, когда покалеченный Кагэро встал на ноги. Он ожидал встретить боль, но ее не было. Правда, суставы работали нехотя, с хрустом. Кагэро подошел, опираясь на плечо Сидзимы, к окну и посмотрел на улицу. В деревне, должно быть, уже и забыли о нем. Может, они вообще считают его мертвым. Но ему с этим телом жить! «И пусть они не валят вину на меня, я поступил правильно, я убил врага!»
— Отойди.
Сидзима осторожно отошел в сторону, а Кагэро попытался выпрямиться. Спина его так и осталась согнутой набок, отчего сам Кагэро стал ниже ростом. Но во взгляде его скользил прежний холод.
«Всё, закончились дни страданий, грядут дни мщения».
* * *
То была лунная ночь, спокойная и тихая. Притаившаяся. Ждущая.
Ацуко прижимала ладонь ко рту, чтобы не заголосить на всю деревню. Кагэро сидел на кровати и молчал. Сидзимы не было в доме, он ушел, чтобы принести сумку покрепче, новую одежду и обувь. Зажженная свеча мешала свету луны заполнить собой комнату.
В теснинах гор
Сквозь ворох кленовых листьев
Проходит олень.
Я слышу стонущий голос.
До чего тогда осень грустна!
Ацуко вскинула голову и увидела, как улыбается Кагэро. Улыбается по-настоящему, не вымученной пустой улыбкой. Желтый свет свечи и белый — луны смешались на его лице, и в этот момент он был больше похож на молодого бога, чем на человека.
— Ты уйдешь? Навсегда? — спросила она, немного успокоившись.
— Нет, — твердо ответил Кагэро. — Не навсегда. Обязательно вернусь. Жди.
— Когда?
Кагэро вмиг изменился. Лицо стало жестким, каким-то острым. И он не ответил. В этот момент вошел Сидзима с сумкой в руке.
— Вот, — он бросил вещи на кровать. — Одежда внутри. Нашел такую, как ты просил.
Кагэро просил простые штаны и рубаху. Обычную рубаху, похожую на мешок с дырой для головы и двумя рукавами. Он сбросил с себя опостылевший, пропитанный потом и сукровицей халат, надел принесенное. Невесть откуда в его руках появился короткий меч кодати. Его он бросил на дно сумки.
— Все, — сказал он. — Саенара.