— Палками ее, палками!
— Женщина она, — возразил Дзюбэй.
— Ну так что, что женщина? Выпороть! И прилюдно.
Дзюбэй помрачнел и взглянул на говорящего. Молодой еще, нет и двадцати, а уже такая смелость в суждениях. И непозволительная дерзость.
— Когда твоя будущая жена продаст свое тело за сумку риса, вот тогда я и прикажу выпороть ее… — процедил Дзюбэй, — Кэнсин-тян.
Кэнсин побагровел, выпучил глаза и уже готов был сорваться с места, но на плечо ему легла тяжелая ладонь сидящего рядом.
— Ну хорошо, Дзюбэй-сан, — ответил он, задыхаясь.
И тоже ушел. Дзюбэй с сожалением посмотрел ему вслед. «Сан» насквозь было пропитано презрением и звучало, скорее, как оскорбление, но… Любой в случае чего подтвердит, что Кэнсин обратился к Дзюбэю уважительно даже после нанесенного оскорбления.
— Какое наказание выбрать?
— А сами-то вы, Дзюбэй-сан, разве ничего не предложите?
— Нет! Не хочу я потом… — Дзюбэй чуть не плюнул. Думать, думать надо, потом говорить! Впрочем, за прямоту его и уважают. Вокруг костра побежал шепот.
— Я знаю, — послышался внезапно уверенный голос. И надежда Дзюбэя, что именно этот голос он сегодня не услышит, с треском рухнула.
— Что ты хочешь сказать, Кагэро-кун?
Кагэро в деревне был единственным пришлым.
Жил на отшибе, но людей не чурался. Только жена его почти никогда не приходила в деревню, все больше крутилась у дома, что стоял на холме за деревней. Впрочем, объявился он давно, так что уже все привыкли к нему.
— Я знаю, — повторил Кагэро, — какое наказание можно применить. Но позвольте мне не раскрывать своего замысла. Вы разрешаете мне, Дзюбэй-сан, самому все сделать?
Кагэро так посмотрел на Дзюбэя, что тому пришлось отвести глаза. Старик боялся молодого пришельца, но ведь его голос не имел большого значения. Дзюбэй с самого начала был против Кагэро. Впрочем, старик так и не смог подавить в себе невольное уважение к этому человеку.
— Погоди, Кагэро-кун. Что ты говоришь? Как же я могу позволить, если не знаю, что ты удумал?
— Верьте мне, я придумал достойное наказание для той, кто сошлась с врагом.
— Времена открытой вражды прошли, — неуверенно сказал Дзюбэй, озираясь по сторонам.
Тут же десятки глаз вонзились в него острыми кинжалами.
— Враг остается врагом навсегда, — все так же твердо ответствовал Кагэро. — Я не нанесу ни единой царапины дочери Дзакуро-сан. Если же я причиню ей хоть какой-то вред — варэ во васурэтэ, — буду служить ей до конца дней.
Дзюбэй до хруста в суставах сжал пальцы. Отвечать ему: он позволил, он мог не допустить, он, он, он… Но остальные прячут глаза и прикрывают рот рукой, а Кагэро смотрит уверенно и спокойно.
— Делай, — выдохнул Дзюбэй. — Делай, как знаешь, Кагэро-кун, но помни свое обещание. Нарушишь его — сам изобью тебя палкой.
— Спасибо, Дзюбэй-доно, вы не пожалеете.
Вскоре у костра уже никого не было, кроме Дзюбэя. Он смотрел в угасающее пламя и думал.
* * *
Камари опустила ладони в воду, пошевелила пальцами — холод упруго скользил по коже. Она села на маленькую скамеечку и стала наблюдать за танцем песчинок на дне миниатюрного водоема. Еще очень давно, когда Камари была маленькой девочкой, рядом с домом пробился на поверхность родник. И Дзакуро, отец, раскопал ямку и усыпал ее песком.
Камари водила кончиками пальцев по поверхности воды, и в хрустальных разводах… ей казалось, что она видит его лицо — лицо любимого Дакуана. Он улыбался и говорил что-то, наверное, приятное для ее слуха.
— Омаэ… — Камари вздрогнула и обернулась. Сзади стоял отец. Он был мрачен и суров.
— Охаео годзаймас…
— Омаэ, мне надо поговорить с тобой.
Камари склонила голову. Она, конечно, понимала, о чем хочет говорить с ней отец.
— Ты должна была знать, что твой поступок не останется без наказания.
Камари посмотрела в лицо отцу. И поняла, как тяжело дались ему эти слова. Дзакуро побелел, губы его дрожали.
— Я понимаю. И что? Меня изобьют палками так, что мой Дакуан потом не сможет узнать меня? Или что?
— Не знаю, омаэ. Как решили.
— Кто решил?
— Какое решение принял Дзюбэй-сан…
— Что? Ты отдал свою дочь в руки… чужих людей?!
— Молчи, омаэ! Ты сейчас виновата, и вина твоя серьезна!
