– У нас нет свидетелей запреты.
– У нас никогда их и не было, – невозмутимо ответил Корва. – Поговорим с вами об этом вечером.
В конце концов, полковник Пирс вытащил Брандта из госпиталя во двор, под проливной дождь. Казалось, что все в церкви облегченно вздохнули, выбравшись вместе с ним из горящего здания больницы, еще преследуемые стрельбой и ужасными криками.
– Значит, теперь вы все собрались вместе? – уточнил Пирс.
– Да. Потом Келли, радист лейтенанта Тайсона, увидел, что кто-то вылезает из окна госпиталя. Он выстрелил в женщину, и она упала. Тогда лейтенант приказал одному отделению развернуться вокруг госпиталя.
– Зачем?
– Он приказал стрелять в любого, кто попытается сбежать. Я оставался с ним и с Келли, а пулеметный расчет расположился во дворе госпиталя.
Тайсон демонстративно посмотрел на часы. Стрелки показывали четверть девятого. Он подумал, что Корва, должно быть, очень голоден. Судебное заседание явно заинтересовало зрителей, поэтому все места были заняты. Время от времени офицер военной полиции впускал в зал новых зевак на места ушедших. Казалось, что за дверьми скопились неистощимые людские резервы, алкавшие хоть краем глаза взглянуть на процесс века, и Тайсон нашел это весьма забавным.
Пирс заботливо предложил Брандту устроить перерыв, но речистый свидетель отклонил его. Чувствуя, что судья в любой момент может перенести слушание дела, Пирс буквально вымолил у него время, чтобы закончить допрос Брандта.
Судья уже ерзал на стуле:
– Хорошо. Вы можете продолжать допрос до двадцати двух часов.
Пирс, ободренный отпущенным ему временем, повернулся к Брандту, скосив глаза в вопросник:
– Вы сказали, что лейтенант Тайсон передал по радио командиру роты капитану Браудеру ложное сообщение.
– Совершенно верно. Он сообщил, что вступил в бой с противником на подступах к большому зданию, которое он представил капитану Браудеру как местный административный совет. Для большего эффекта он выдумал незначительные стычки с врагом и обещал прибыть в Хюэ вовремя.
Пирс, к всеобщему удивлению, быстро «зашагал» к бункеру. Он спросил Брандта:
– Каково было общее настроение у солдат, когда вы добрались до бункера?
– Какое-то подавленное. Ведь с нами было два трупа – Петерсона и Кейна. Кто-то из ребят закурил марихуану. Лейтенант Тайсон пустил по кругу бутылку виски. Маленькая группка солдат играла в карты. Лейтенант внушал им, что они должны пойти на сокрытие этого преступления. Он натаскивал каждого по отдельности, заставляя по нескольку раз повторять версию боевого контакта с противником. Потом поздравил ребят с удачно проведенной операцией и особенно отметил Скорелло, бросившего фосфорную гранату в госпиталь. Он заверил их в том, что не осталось ни одного вещественного доказательства, изобличающего кого-либо из них. Подводя итог событий дня, командир даже сделал примерный подсчет потерь в живой силе противника.
– Объяснил ли лейтенант Тайсон, почему он сознательно навлекает на себя беду, сочиняя то, чего не было? Почему он просто не доложил капитану Браудеру о снайпере и не покончил с этим?
– Да. Он объяснил, что прошло слишком много времени. Ему бы пришлось сообщить о причине двухразового невыхода взвода на связь. К тому же предполагалось, что на рассвете мы соединимся с капитаном Браудером. Но лейтенант Тайсон не хотел, чтобы его люди слились с остальной ротой в том настроении, в котором они тогда пребывали. Поэтому он сообщил капитану, что мы находимся все еще в деревне Ань Нинха и проведем ночь там. Он также заявил Келли – я подслушал, – что при двух мертвяках и одном раненом он должен доложить о больших потерях у врага. Он относился к тому типу людей, которые не любят краснеть перед начальством. Поэтому он сочинил историю, которая принесла бы ему славу. Его радист Келли представил письменное подтверждение о награждении Тайсона Серебряной звездой.
Полковник Пирс сконцентрировался на воспоминаниях Брандта о той ночи в бункере. Брандт же, чьи показания не отличались образными выражениями, теперь описывал атмосферу, царившую в укрытии, поэтическим языком. Тусклый свет свечного огарка, задушевный разговор уставших от войны солдат, дальние и близкие орудийные залпы и горящий под боком город-жемчужина Хюэ вносили элемент романтизма в рассказ свидетеля. Брандт с трепетом описывал мучения раненого Муди и общую подавленность остальных членов взвода, не забыв упомянуть о выполнении им своего профессионального долга в почти нечеловеческих условиях. Он остановился на том, как чуть забрезживший рассвет нового дня выманил солдат из бетонного бункера посмотреть на валивший из Хюэ дым, застилающий восходящее солнце.
