– Ну и ну, – развожу руками и послушно ставлю еще одну роспись. – А что еще она говорила?
– Больше ничего такого. Что дальше будешь делать?
Неопределенно пожимаю плечами. Что я могу сказать?
– Успехов тебе, Олег, – завотделом протянула мне трудовую книжку и еще несколько листов бумаги. – В кассу зайди. Там тебе причитается.
– Спасибо на добром слове, – говорю, ныряя в тусклый свет неоновых ламп коридора.
После этого разговора сложившаяся ситуация выглядит еще более загадочно. Поступок начальника вообще ни в какие ворота не лезет. За что ж он на меня так взъелся? Поводов ведь никаких. С начальством я никогда не ссорился и не дерзил. Может вломиться к нему в кабинет, грюкнуть кулаком по столу и потребовать объяснений? А смысл? Укажет без разговоров на дверь вот и все объяснения.
Стоя у зарешеченного окошка кассы, грустно смотрю на жиденький веер купюр. Вот и все, что у меня есть после пяти лет работы. Не густо.
– Пересчитали? – недовольно поинтересовалось окошко.
– Что?
– Я спрашиваю, вы деньги пересчитали? – к недовольству добавилось раздражение.
– Ах, деньги. Да, конечно, пересчитал.
Я стою словно игрок с веером карт в руке, и понимаю, что проиграл лишь потому, что соперник жульничал. Душу переполняет обида и тоска. Меня словно обмочившего ковер щенка взяли за шкирку и пинком под зад выбросили на улицу. Щенку проще, он хоть знает в чем виноват. А тоска… Когда долгое время занимаешься чем-то одним, пусть даже особо и не любя свою работу, привыкаешь к определенному образу жизни: суматошные запарки перед сдачей проекта; чувство хорошо выполненной работы, довольное лицо заказчика и полагающаяся в таких случаях премия; пустой треп в курилке; выстаивание в обеденной очереди в кафе через улицу. Грустно, что ничего этого не будет. Я хоть и не обзавелся здесь друзьями, скорее просто хорошие знакомые, но все равно жаль их терять. Вряд ли я буду поддерживать с ним отношения в дальнейшем.
– Молодой человек, – легла мне на плечо тяжелая рука.
– Да, – оборачиваюсь. Довольно скалясь желтизной, передо мной в выжидательной позе застыл охранник. Он небрежно поигрывает связкой ключей. – Чего надо?
– Здесь можно находиться только сотрудникам фирмы, – заявил он во весь голос, так, чтобы слышно было в курилке. Приоткрылась дверь, и из табачного тумана высунулось несколько любопытных голов. – Будьте добры немедленно покинуть здание.
– Ты что ополоумел? – тихо говорю я. – Зачем концерт устраиваешь?
– В случае неподчинения буду вынужден применить силу. – На его лице маска торжества. Ну, естественно, получил замечательную возможность поквитаться.
– Да перестань ты, – отмахиваюсь я. – Хватит самодеятельностью заниматься.
Он неожиданно хватает меня за кисть и резким движением выворачивает руку так, что я оказываюсь в согнутом положении лицом к полу. Еле сдерживаюсь от вскрика. Кисть горит огнем. А еще больше горит самолюбие. Ведь эта скотина специально показуху устраивает. Вон сколько народа из курилки вывалило. Пялятся. Шушукаются. У некоторых на лицах таки нехорошие улыбочки.
– Никакой самодеятельности, – возражает охранник. – Указание Петра Петровича. Пройдемте к выходу.
– Руку отпусти, козел. Сломаешь ведь, – шиплю я от боли.
Вместо этого он еще сильнее выкручивает кисть, так, что на глаза выступают слезы. Такого унижения я еще ни разу не переносил.
Таким образом мы шествуем к входным дверям. Только лишь вытолкав меня за порог охранник отпускает руку.
Со стоном потираю ноющую кисть и бросаю сердитый взгляд на конвоира:
– А по-другому нельзя было?
– Так интереснее, – осклабился он и потянулся за пачкой сигарет. – Народу нужны зрелища.
Он подкурил и выдохнул облачко дыма мне в лицо.
– Смотри, – указываю травмированной рукой вверх. Охранник послушно задирает голову. Коротко, практически без размаха бью его правой снизу под челюсть. Громко клацают зубы, затылок бьется об металл двери, рождая гулкий звук, глаза закатываются и обидчик соскальзывает на ступени крыльца. Откушенная часть сигареты упала ему на форменные брюки, и сделала аккуратную пропалину.
– Насчет зрелищ ты был прав, – говорю, потирая ушибленную руку, и с чувством выполненного долга иду к своей восьмерке дремающей на фирменной автостоянке. Даже на душе легче стало. Жаль, зрителей не было.
