— Слушай, мой толстый и внимательный друг, оставляй-ка свои славные угощения до следующей нашей встречи. Гарантия тебе будет самая надежная, что проголодаюсь я месяца через три-четыре, вспомню твою стряпню и рвану быстренько в гости. А то ведь через год прилечу, не раньше, скучать ведь будешь?
Кстати, вспомнил еще… Вчера Маргарита подарила мне на память о своем Сереге сервиз. Говорит, что мать из Песочного ей привезла, прямо с фабрики. Фаянсовый кувшин для вина и стопки в наборе. Кувшинчик очень интересный — птица Сирин. Красивая такая дама с роскошными крыльями. Странно, но именно Маргарита оказалась единственной из женщин, кто хоть таким образом попыталась окрылить меня здесь в этот раз…
— Ничего себе! — Виталик всплеснул руками. — Если мать ей привезла, тогда это самый настоящий фарфор! Отчим-то Риткин до пенсии на фабрике был самым главным художником, у них дома по шкафам всегда та-акие вещи стояли, закачаешься! Ты что, не заметил, сколько у них всего такого в серванте-то напихано?
— Да времени не было, по сторонам и не смотрел особо, поговорили немного с ней, так.
— А чего это она так расщедрилась для тебя-то, сроду никому из наших-то ничего из дорогих вещей ведь не дарила?
…Сначала Маргарита сдержанно всхлипывала, когда увидела Глеба: «Серега-то мой все тебя нахваливал, ждал ведь он тебя всегда…»
А потом уж залилась в голос, заревела, когда он попросил у нее телефон и адрес врача, с которым она никак не могла договориться про операцию для сына. Когда посидели, все обсудили и он собрался уходить, Маргарита остановила его на минутку в прихожей, выскочила в спальню, вынесла оттуда кувшинчик, кланялась и причитала все время, пока завертывала стопочки по отдельности в старые газетные листы…
Панас немного закручинился:
— А ты ведь хотел отоспаться, за пескарями сходить.
— Не судьба.
В прихожей, пока капитан Глеб справлялся со своей обувью, Виталик продолжил нерешительно мяться, поправляя ногой узорчатый коврик.
— Слушай, Глебка, а зачем ты тогда, на сороковинах-то у Даниловых, просил меня уговорить именно мою Антонину, чтобы она спрашивала всех про кофейную банку с монетами? Ты ведь и без этого уже почти догадался?
— Чтобы она от души потрепалась со всеми нашими. Ее в городе все знают, она честная супруга, незаинтересованное лицо, другим людям с ней и полезной информацией поделиться не грех. Потом, она вроде сама могла чего-нибудь слышать, когда мы с тобой дела так громко обсуждали, что-то ты мог ей трепануть по ночному-то делу…
— Убить тебя мало.
— Лучше дай еще с собой один пирожок. С грибками, а? Не жалко?
Капитан Глеб Никитин усмехнулся:
— Ну, дружище, я улетаю, но твердо обещаю вернуться. Как всегда…
Понедельник. Утро.
Река
Река как следует еще не проснулась. Длинные тени верхних конструкций полосами накрывали мост, деля проезжее бетонное полотно на ровные солнечные куски.
Глеб остановил такси на середине моста и вышел к перилам. Начало яркого дня, сияющая глубина реки и радость…
Просто радость.
Он приедет сюда еще не один раз. Обязательно. Порыбачит, искупается с друзьями в своей помельчавшей детской речке… А может, и правду говорят, что нельзя безнаказанно входить в одну и ту же реку бесконечное множество раз?..
И со второй попытки Глеб улыбнулся так же безмятежно, его уверенные синие глаза прямо, без опаски, поймали щедрый небесный свет.
«Как там, в средневековье-то, мудрецы говорили? «Вот и его милость солнце встает с приветом над землей нашей. Смотреть на него надо почаще, когда есть возможность; и если когда-нибудь, мучимый сомнениями, ты не будешь знать, что делать, чтобы поступить как должно, спроси у него совета: в нем свет и тепло; будь сердцем чист, как оно светло, и будь добр, как оно тепло».
Сколько же времени тратили великие, чтобы сочинять для нас, своих неразумных потомков такие симпатичные цитаты!
Теплые чугунные перила еще хранили капли холодной ночной росы в мелких впадинках на своих тяжелых поверхностях.
Капитан Глеб Никитин был действительно рад — его ждали другие люди, иные заботы. Да и погода была действительно чудная — как раз для того, чтобы искать счастья!
