– В самом деле, мистер Вульф, – возмутилась Дол Боннер, – вы перегибаете палку. К лицу ли вам поступать так с вашей-то репутацией? Или вы хотите убедить нас, что клиент, который вас нанял, даже не представился вам?
– Вовсе нет. – Вульф поджал губы. Потом произнес:
– Дамы и господа, мне приходится просить вас быть снисходительными. Только что, прямо здесь, к моему стыду и на мою беду, меня постигла кара за самую жестокую ошибку, которую я когда-либо совершал. Чего вы еще от меня хотите? Большего позора уже и представить немыслимо. Да, мистер Гудвин узнал его, этот человек был моим клиентом, но я не знаю о нем ровным счетом ничего. И это все.
Он протопал к креслу возле стены, уселся в него и, опустив руки на колени, закрыл глаза.
Я подошел к нему и, повысив голос, осведомился:
– Указания есть?
– Нет. – Вульф даже не открыл глаза.
– Вы не забыли, что сейчас здесь, в Олбани Джил Тобер? Он на короткой ноге с фараонами. Может, мне ему позвонить, чтобы он был наготове, если нам что-нибудь понадобится?
– Нет. – Вульф явно не намеревался поболтать. Я вернулся к нашим собратьям, которые по-прежнему дружно стояли кучкой, и объявил:
– Ну что ж, дорогие коллеги, если вам хочется перемыть нам косточки, валяйте, не стесняйтесь. Может, хоть скажете что-нибудь полезное для нас.
– Где труп? – спросил Стив Амсел.
– В тридцать восьмой комнате, по ту сторону коридора.
– Как его убили?
– Задушили собственным галстуком. Вряд ли он мог бы сделать это сам. Сначала, видимо, его оглушили тяжелой бронзовой пепельницей. Она валялась там на полу.
– Вы с Вульфом пришли сюда последними, – отметил Харланд Айд. – Вы не видели его по пути сюда?
Я посмотрел на него и хмыкнул.
– Послушайте, нам еще фараоны всю плешь проедят. Поимейте совесть. Мы же братья по оружию. Неужто и вы будете допрашивать нас с пристрастием?
– Вовсе нет, – спесиво возразил он. – Я всего лишь подумал, что раз та комната расположена между этой и лифтом, а дверь была открыта, то вы вполне могли увидеть его, или даже поговорить с ним. Я совсем не собираюсь…
Тут его прервали. Дверь открылась, и вошел какой-то человек – широкоплечий тип, похожий на Кинг-Конга, с лицом, явно не обремененным работой мысли. Он закрыл за собой дверь, остановился и, шевеля губами, пересчитал нас. Затем, ни слова не говоря, ногой подтолкнул к двери стул и взгромоздился на него.
И снова компания сыщиков не оправдала моих ожиданий. Одного взгляда на вошедшего орангутанга было достаточно, чтобы понять – с умственными способностями у него туго, и вряд ли ему удастся запомнить и пересказать услышанное – даже если он и не глухонемой. Собравшиеся не могли не заметить этого и не понять, что появление соглядатая никак не может ограничить их свободу общения. Однако все разом смолкли, и молчали добрых полчаса. Для очистки совести я несколько раз пытался завязать разговор, но все мои попытки потерпели неудачу. Дамы снова уединились в своем углу; я попробовал их разговорить, и, как мне показалось, Салли была не прочь как-то разрядить напряжение и немного потрепаться, но Дол Боннер явно набрала в рот воды, а Дол, как ни крутите, была шефом Салли.
Дверь снова отворилась в десять минут второго – я как раз взглянул на часы. На этот раз вошли двое. Первым в проеме двери возник долговязый субъект ростом не меньше шести футов с вытянутой физиономией и засаленной шевелюрой. Остановившись в трех шагах от нас, он обвел всех взглядом и провозгласил:
– Я Леон Грум, начальник сыскной полиции города Олбани. – Он остановился, видимо, рассчитывая на бурную овацию, но ее не последовало. Его лицо надо было видеть, такая на нем читалась многозначительность. Голос его тоже звучал весьма торжественно, впрочем, при тех обстоятельствах это было вполне понятно: не каждый день шефу филеров выпадает счастье обращаться к аудитории, состоящей исключительно из частных детективов – той самой породы, которую многие легавые на дух не переносят, – а кроме того, все мы приехали из Нью-Йорка, что в глазах этого провинциального выскочки равняло нас примерно с улитками или с иной нечистью.
