— А наши голоса они не слышат?
— Сразу видно, что ты никудышный зоолог: змеи глухи. Не следует только особенно шевелиться, это может их напугать.
Беркли не спеша направляется к зарослям, и все дальнейшее происходит настолько быстро, что я не в состоянии уследить за его действиями. Он прыгает в высокую траву и ударяет по земле длинной палкой; в то же мгновение из зарослей появляется почти метровый тайпан и ползет в моем направлении. Я вскакиваю и отбегаю на несколько метров в сторону. Однако Беркли заставляет змею вползти в вытоптанный круг, и хотя змея, очевидно, чувствует, что не может двигаться свободно, она отнюдь не собирается лежать неподвижно, как он меня в этом уверял. Беркли пытается накинуть ей петлю на шею, но это не так-то просто; человек и змея исполняют на полянке фантастический танец. Всякий раз, когда тайпан пытается выползти из круга, ловец останавливает его палкой. Тогда змея поворачивается и, шипя, ползет на человека. Тот отскакивает в сторону, снова держа наготове петлю. Этот маневр повторяется раз десять, пока Беркли наконец не набрасывает петлю на голову змеи. Он тут же крепко ее затягивает, но не настолько, чтобы задушить рептилию, которая раскрывает пасть и обнажает ядовитые зубы.
— Мешок… быстро! Нет, не тот, где змеи… Маленький, парусиновый! — кричит Беркли.
Я держу грубый мешок в вытянутых руках, стараясь стоять подальше от страшного существа. Но опасность миновала, Беркли надежно держит свою добычу. Схватив ее сзади за голову, он так крепко сдавил затылочную часть указательным и большим пальцами, что змея находится как в тисках.
— Дома, в Австралии, я обычно выдаиваю яд, когда возвращаюсь к себе на ферму, но здесь, путешествуя целыми неделями, вынужден делать это сразу. Капсулы с ядом я храню на льду.
Он не выпускает мешок из руки, но змее, как он замечает, требуется время, чтобы «остыть». Кенаи и я усаживаемся рядом с Беркли на траве. Выкурив сигарету, он говорит:
— Пора. Кенаи, возьми баночку с пергаментной крышкой у меня в сумке… Арне, подойди ближе, иначе ты не увидишь.
Через грубую парусину он нащупывает голову змеи.
— Почему у тебя нет перчаток? Что, если она ужалит сквозь мешок?
— Она пускает жало в ход, лишь когда видит добычу.
Наконец он вытаскивает змею из мешка. Держа ее голову в одной руке и баночку из-под варенья в другой, он прижимает ядовитые зубы змеи к крышке. Змея вновь оживляется; тщетно попытавшись несколько раз вывернуть голову, она разом пронзает зубами плотную бумагу. Крупные капли смертельного яда, белого, как молоко, стекают на дно банки. Затем Беркли осторожно отодвигает тайпана в сторону, ибо в зубах змеи может остаться яд, а он хочет сохранить его как можно дольше, чтобы не раз получать такой «удой».
По дороге к берегу он рассказывает нам о вакцине:
— Я отправляю яд в лабораторию в Кэрнсе, где его высушивают до кристаллического состояния и оплачивают мне за каждый грамм. Затем сырье отсылают в Институт вакцины в Мельбурне; там яд во всевозрастающих дозах впрыскивают лошадям, чтобы сделать их невосприимчивыми к нему. Когда у лошадей вырабатывается необходимый иммунитет, из их крови приготовляют сыворотку. За последние три-четыре года она спасла сотни людей в Австралии.
— Как тебе пришло в голову стать охотником за змеями и сборщиком яда?
— Я вырос на Кейп-Йорке. Это дикая местность площадью с довоенную Германию, все население которой составляет горстка скотоводов и небольшая группа охотников за крокодилами. Вокруг миссий проживают тысячи две аборигенов — их обычно называют «абос». Они до сих пор охотятся при помощи бумерангов и длинных стрел, выпускаемых из пращи с поразительной точностью. Аборигены — превосходные охотники на тайпанов, потому что жареные тайпаны и черепашьи потроха для них самое большое лакомство. Это они научили меня охотиться за тайпанами и находить места, где живут змеи. Первое время я относился к этому занятию полушутя, а года четыре назад оно стало моим главным делом. У него есть по крайней мере одно преимущество: найдется немного людей, кто пожелал бы отбить у меня хлеб.
