Гряди, гряди от Ливана, невесто,
Прииди, ближняя моя,
Прииди, добрая моя,
Прииди, голубице моя!..
Обряд Демушка знала, поскольку бывала на свадьбах подруг-смольнянок. Вот только не думала, что однажды ей придется твердить себе при звуках ангельских голосов «не смей, не смей, не смей!» и сдержать слезы.
Все уже было готово, гости притихли, и вдруг раздался молодой звучный голос, усиленный отличной акустикой храма:
— Да вот же билет, ты что, не видишь, болван? А этот господин — со мной!
Осанистый священник остановился — он не мог начинать первой части обряда, обручения, когда у входа в храм творятся безобразия. Черномазая Демушка невольно обернулась. Обернулся и ее жених, у которого на лице было написано: вот я к сорока годам созрел для семейной жизни и доверие государыни оправдаю!
— Позвольте, — шипели, удерживая нежданных гостей лакеи, — ваши милости, позвольте… — они хотели отвести Венецкого с Андреем в сторонку, чтобы опоздавшие не нарушили порядка, предписанного этикетом.
— Оставьте нас, слышите… — прошипел Венецкий. — Давай сюда, не то всех до полусмерти перепугаешь… — с этими словами граф сдернул с Андреевой головы черную повязку и, протащив друга за руку вперед, вытолкнул его так, что Андрей, сделав два шага, еле удержался на ногах.
Соломин стоял, зажмурившись. Он едва удержался, чтобы не прикрыть лицо руками. Запахи говорили ему, что он в церкви, но представить ее великолепное пространство, высоченные потолки он не мог.
Свадебные гости притихли в предвкушении скандала. Они видели оказавшегося чуть ли не на пути у жениха с невестой мужчину в офицерском мундире, но без шпаги; с распустившимися буклями и разметавшимися волосами такой белизны, что без всякой пудры — почти как седина; застывшего, словно изваяние, со взором, устремленным мимо всех, куда-то в сторону окошка.
Невеста же сделала два шага, протягивая руку к странному гостю, а потом развернулась и побежала прямиком к государыне. Упав на колени, она ухватилась за блекло-лиловую атласную юбку ее и спрятала лицо в складках.
Священник, видя неладное, дал знак регенту. Хор смолк.
— Боже мой, — сказала государыня, — Демушка, что это? Ты плачешь? Ты не хочешь быть женой господина полковника?
Девушка всхлипнула.
— Тот господин, — Екатерина посмотрела на Андрея, — он избранник твой? И не нашел ничего умнее, как прийти за тобой в самый день и час твоего венчания?
— Это я во всем виновата! — закричала Демушка. — Но я сдержала слово, я тут, я готова венчаться!.. Сжальтесь, ваше величество! Это все я! Он не знал! Я не должна была… Я была связана словом… Я могла лишь молиться за него!
— Связана словом, а сердцу-то не прикажешь, — совсем без акцента сказала Екатерина. — Но кто он? Что за человек? Это, кажется, мундир мушкетерского полка…
— Козловского мушкетерского, ваше величество, не устаю поражаться вашей памяти, — вставил Потемкин.
— Демушка моя черномазая, где ж ты такого сыскала, что стоит, как истукан, слова не выговорит? — государыня, при всей ее немецкой чувствительности, была очень осторожна, и новоявленный избранник показался ей весьма странен.
— Ваше величество! Он, должно быть, не понимает, куда его привели…
— Боже мой! — только и могла выговорить Екатерина.
— Он лишился зрения при штурме Очакова!.. — начала было Демушка, но ее перебил Потемкин.
— Это же капитан Соломин! — воскликнул он. — Вот теперь я его признал! Соломин! — и светлейший, быстро подойдя к Андрею, обнял его.
— Встань, Демушка, — велела государыня. — Я могу вернуть тебе твое слово, мне это, поверь, нетрудно. Но этот господин… Точно ли ты хочешь быть его женой?
Демушка поднялась и вытерла глаза.
— Коли не за ним — так лучше отпустите меня в монастырь, ваше величество! — сказала она. — Он самый умный, самый сильный, самый стойкий, самый верный!
— Но увечье? Что, коли он безнадежен? — шепотом спросила Екатерина.
— Если увечье не помешало ему найти и обезвредить злодея, державшего в страхе полстолицы, то не помешает и стать хорошим мужем… — тут Демушка смутилась и покраснела.
— Постой! Не о нем ли ты говорила мне — когда в Пасхальную ночь дача на Петергофской дороге сгорела? Не за него ли на коленях просила? И чуть ли не сама мне послание к Шешковскому диктовала?
