— При каких обстоятельствах вы его видели раньше?
Глаза у Теодоры стали круглыми.
— Этого уродика? Что вы, дружочек! Никогда я его не видела.
— Хорошо, пусть не видели. А что это такое — знаете?
— Что это такое?! Разве вы не видите — на камне сделана мордочка! Какая забавная!
Я был разочарован. По дороге сюда я воображал себе, что Теодора узнает камешек. Или она его действительно никогда не видела, или... или она была замечательной актрисой!
— Отдайте! — сказал я кратко.
Теодора лукаво улыбнулась, снова прищурилась и шепнула:
— А если я не отдам? — и спрятала руку за спину. Выражение ее лица и поза были явным вызовом мне — попробуй-ка отними свое имущество силой!
Должен сознаться, это была одна из самых гротескных ситуаций в моей жизни. Что, если колхозной кокетке действительно вздумалось не отдавать камешек добром? Я стоял перед ней, обалдело моргая глазами, по том проговорил сквозь зубы:
— Вы кокетничаете довольно вульгарно...
Я, кажется, избрал правильную тактику — оскорбленная Теодора швырнула камешек на пол, я поднял его и с облегчением спрятал в карман.
— Ха-ха-ха! — рассмеялась Теодора. — Кокетничаю? Я — с вами?! Ну, знаете... Такое самомнение вам не к лицу, товарищ следователь. Я ничуть не удивляюсь, что у вас так слабо подвигается дело... — Она презрительно отвернулась.
— До свидания, — сказал я и вышел.
Я сел за руль «Москвича» и погрузился в мрачное раздумье. Проклятый куриный бог только спутал мне карты. Можно ли поверить, что Теодора раньше не видела камешка? Врать ей был смысл только в одном случае — если бы она точно знала, что камешек принадлежит Райбачу, знала, где он найден, и хотела отвести от Райбача подозрение. Но она же, наоборот, обвиняла Райбача в убийстве Ванадзиня — в тот раз, когда изображала обморок! Может быть, Райбач не показывал ей камешка? А если камешек этот вообще принадлежал кому-то другому и на место убийства попал случайно? Так или иначе, очень важно выяснить, кому же в конце концов принадлежал этот оригинальный сувенир.
Я стал думать об Айе, но мысли о ней, конечно, не улучшили моего настроения. Намек Теодоры на неумелое ведение следствия вышиб меня из колеи, я даже не догадался подробнее расспросить ее о Райбаче. Хотя что это дало бы? Вряд ли от такой Теодоры услышишь хоть словечко правды!
Ох эта правда! Люди других профессий вряд ли сталкиваются с таким явлением, я же за короткий период моей работы здесь пришел к печальному выводу: от следователя часто скрывают правду так старательно, что ему начинает казаться, будто самое трудное, самое невозможное дело в мире — докопаться до правды. Да зачем далеко ходить — я же сам, разговаривая по телефону с Айей, сказал ей неправду! А еще требую правдивости от других...
В таком настроении я подъехал к сельсовету. Дамбит еще не вернулся. Кажется, уже назрело время побеседовать с Клявой. И все-таки я решил его не тревожить, пока не повидаюсь с Дамбитом. Нужные сведения о Кляве, может быть, даст мне другой персонаж — уже упоминавшийся ранее Ян Земит, который помогал девушкам отвезти в медпункт тело Ванадзиня. Эту неделю он как раз работает на животноводческой ферме — значит, вместе с Клявой.
В Земиты я въехал по прогону, усаженному липами. Деревья были очень старые, старыми выглядели и хозяйственные постройки, правда содержавшиеся в образцовом порядке.
Во дворе меня встретила пожилая женщина в вязаной кофте и юбке домотканого сукна. Это была мать Яна Земита. Она оказалась приветливой, словоохотливой женщиной. Узнав, что привело меня сюда, предложила зайти в дом подождать: сын недавно уехал на мотоцикле в правление, но до работы еще вернется домой.
— Значит, вы и есть следователь? И что же, узнали вы что-нибудь? — спросила она, усадив меня в комнате.
— Придет время, узнаем, — ответил я неопределенно.
— Дай бог! Ояр-то жил у нас одно время. Весной, когда он с нашей родственницей Ливией дружил... Что сказать про них? Со стороны глядя, трудно судить о сердечных делах молодых... Ливия, та все со своими фокусами, с нервами... Не стану за нее заступаться, хотя она нам и родня. А тут еще другая встряла...
