С товарищами по работе я еще не успел ближе познакомиться, но на первый взгляд они мне понравились. Понравился и районный прокурор, советник юстиции Друва, с внушительным голым черепом, с широким ртом и пронзительным взглядом. Зато ему, видимо, не понравилась моя персона. Но какое это имело значение? Я же сюда приехал работать, на всех ведь все равно не угодишь. Первые вопросы, заданные мне Друвой, были такого свойства:
— Какие у вас имеются слабости?
— Гм...
— Значит, обычное самодовольство! Увлечения?
— Гм... Может быть, картины...
— Который из «измов»?
— А-а... Да так, вообще... Очень субъективно... Кое-что нравится, вот и все.
— Любите хорошо одеваться?
— В пределах приличий.
— Вы считаете, что одеты прилично?
— Не понимаю вас.
— Вы считаете, что погоня за модой любой ценой — это прилично? Ну вот эти клювы у ботинок, эти волосы, начесанные на лоб, чтобы он казался низким как у неандертальца...
Я чисто физически почувствовал взгляд Друвы, скользнувший по моей прическе, лицу и костюму вниз, к ботинкам. Рассердился и перешел в контрнаступление:
— Я с удовольствием выслушал ваши указания по вопросам моды. Благодарю!
— Пожалуйста! Давать указания вдвойне приятно, когда видишь перед собой отзывчивого слушателя. Я лично против того, чтобы человек ограничивал свое мышление узкоспециальной областью. Плохо быть одноглазым физически, но умственно одноглазым — уж совсем непростительно. Да, именно так: непростительно!
На этом закончился мой первый разговор с Друвой, или Старым Сомом, как прозвали его молодые работники прокуратуры и милиции.
Прошло немного времени, и я незаметно для себя увяз во всевозможных общественных обязанностях. Единственное юридическое дело, которое мне было поручено и мало-мальски соответствовало моему прямому назначению, было расследование причин падежа телят в одном колхозе. Злого умысла в этом «телячьем деле» не обнаружилось, разве что излишнее доверие, оказанное руководством колхоза безответственным людям.
Дни мои катились быстрее и быстрее, а чем заполнить вечера, я совершенно не знал. Много читать летом не хотелось. Чтобы не сидеть одиноким, нахохленным филином в полупустой комнате, я стал после работы бродить по городу. Решил как следует познакомиться с ним, раз уж пришлось тут жить.
Однажды вечером по узкой улочке я вышел из города. Липы, рожь и поздний жасмин уже отцвели. Бродя по полю, я вспомнил свое обещание съездить в колхоз к Ояру Ванадзиню и пожалел, что не исполнил его. Теперь ехать уже не было смысла: отпуск у Ояра, наверно, кончился, и он вернулся в Ригу. Да и что ж только себя упрекать — если б Ояр захотел меня видеть, заглянул бы в калниенскую прокуратуру! Нет, всем его временем, должно быть, завладела Ливия. А я так и не повидал эту «лучшую девушку на свете».
«Им сейчас, наверно, никто не нужен», — подумал я, еще острее почувствовав одиночество. Рассердился на себя и зашагал обратно в Калниене.
В городском саду гремела музыка, мерцали цветные фонарики, и листва над ними казалась то голубой, то розовой, то темно-фиолетовой. Я постоял, посмотрел издали, как кружились пары на танцплощадке. Мне вдруг захотелось побыть среди беззаботных людей, и я зашел туда.
Я стал высматривать, какую бы девушку пригласить, но все уже танцевали. Только на лавочке у пруда, на отшибе, сидели мужчина и две женщины. Меня заинтересовала эта троица, и я как бы невзначай подошел ближе. Мужчина негромко, но горячо рассказывал что-то одной из девушек; к другой он невежливо повернулся спиной. Девушка, с которой разговаривал мужчина, была чем-то взволнована и рассержена. Прямо у нее над головой горел цветной фонарь, и потому лицо девушки казалось загримированным сиреневой краской. Она сидела надутая, и еще я подметил, что у нее очень беспокойные руки: они неустанно и нещадно комкали кружевной платочек — казалось, вот-вот он будет изодран в клочья.
Другая девушка в разговоре не участвовала. Явно скучая, она набрала горсть камешков и кидала их в пруд. Я подошел и пригласил эту девушку танцевать. Она поморщилась, будто мое приглашение обидело ее. Удивленный и возмущенный, я хотел уже отойти, но тут девушка оглянулась на своих соседей, не спеша побросала в пруд оставшиеся камешки и небрежно ответила мне:
