Было прозрачное июльское утро. Во всей Риге цвели липы. На листве садов еще не обсохла роса, и солнце сверкало в ней многоцветными искрами.
В то утро город показался мне особенно прекрасным, а люди, спешившие на работу, счастливыми, в сто раз счастливее меня: я ведь был лишен права оставаться с ними, меня после окончания университета направляли в отдаленный район республики, и это меня очень мало радовало.
Я вышел из трамвая у автостанции. До отхода автобуса оставался еще час. Я сдал чемоданы в камеру хранения и пошел за билетом. За мной встал человек с тяжелым рюкзаком за плечами и новеньким спиннингом. Видно, он ехал куда-то отдыхать, приятно проводить время.
— Простите, пожалуйста, — заговорил он со мной, — вот вы до Калниене билет взяли. Вы там живете?
— Нет.
— Жалко, — сказал он и, купив билет на тот же автобус, опять обратился ко мне: — Хотел расспросить, что это за места. Я еду немножко подальше, в колхоз «Глубокая вспашка». Никогда не бывал там.
— Я был однажды. Езжайте смело! Вы, видно, рыболов, а воды там хватает: река, озеро, ручейки, пруды... Даже раки есть. Славное местечко! — Я так расхваливал Калниене, что и сам удивился, почему мне не хочется туда ехать.
— Да-а, — протянул мой будущий попутчик без особого энтузиазма. Должно быть, я не сумел его зажечь.
Этот парень мне чем-то понравился, и само собой вышло, что от кассы мы шагали уже рядом. Он тоже сдал свой рюкзак в камеру хранения. Потом, будто вспомнив что-то несущественное, объявил весело:
— Ах да! Я — Ояр Ванадзинь.
— Берт Адамсон, — назвался я, и мы пожали друг другу руки.
Ояр был блондин, среднего роста, с располагающим, открытым взглядом, очень живой и подвижный. «Уж никак не похож на рыболова, — подумал я, — те обычно тяжелые на подъем, смирные люди, умеющие долго и терпеливо дожидаться удачи».
Мы молча шли вдоль канала, потом Ояр предложил:
— Давайте завернем на рынок, купим на дорогу вишни.
Пошли. Окунулись в рыночный шум и суетню. Я был слегка удивлен, когда мой спутник остановился и купил у одной старушки вишни, отнюдь не выглядевшие лучше всех тех, мимо которых мы проходили. Я тоже взял большой кулек. На обратном пути, распробовав кисловатые ягоды, я спросил:
— Почему вы именно эти вишни выбрали?
— А что, разве невкусные? — сморщился Ояр то ли от кислых ягод, то ли подавляя внезапный приступ смеха.
— Я спрашиваю просто из профессионального интереса к людям и их поступкам, — сказал я, — особенно когда эти поступки кажутся мне непонятными.
— Писатель! — Ояр уставился на меня, как на какую-то невидаль.
— Следователь, — буркнул я, намереваясь уже отказаться от дальнейших расспросов.
— Час от часу не легче! — вскричал Ояр и набил рот вишнями.
— А что? По-моему, предубеждение против нашей профессии наблюдается только...
— Среди всевозможных жуликов! Ну, а если я как раз и являюсь представителем этой вымирающей породы? А?
— Вы еще не ответили на мой вопрос.
— А! С вами так не бывает, что, поглядев на незнакомого человека, вы вдруг угадываете, о чем он думает в эту минуту?
— Телепатией не занимался, но расшифровывать человеческие мысли мне все же удается иногда. До известной степени.
— Значит, вы поймете меня. Эта старушка вдруг показалась мне очень несчастной, и единственное, что я мог для нее сделать, это купить ее вишни. Забавно, да?
— Да что ж тут забавного? Вы, вероятно, добрый человек.
— Чепуха! — Ояр отвернулся. Казалось, он стесняется своей внезапной откровенности.
На автостанцию мы вернулись молча. Пора было забирать багаж и садиться в машину. Среди пассажиров оказалось немало деревенских тетушек с тяжелыми сумками и корзинами, они подолгу отыскивали свои места, забивая проход. Ояр, деятельный и словоохотливый, сразу кинулся им на помощь — я почти позавидовал его удивительному умению вмиг находить общий язык с любым человеком. По-моему, такое умение пригодилось бы мне куда больше, чем ему.
Пока Ояр помогал теткам, автобус тронулся, и его место рядом со мной занял толстяк в очках. Ояр только развел руками и остался стоять рядом. Автобус прибавил хода, в открытые окна ворвался ветер, стало свежее, но толстяк рядом со мной все пыхтел и вздыхал, отирая пот платком. Потом он покосился на Ояра и заворчал: