С дерева я, конечно, слез. По правде говоря, я был рад, что он нашёл меня, но, с другой стороны, я был и не рад.
— Не отставай! — требовал дедушка. Он шёл впереди и говорил безостановочно. — У нас то ни души, то набежало народу всякого. Старуха моя-то рада. Скучно ей одной на кордоне. Жили всю жизнь — не скучала, да тут два года у нас внучка гостила, привыкли мы к ней, без внучки у нас теперь тихо, как на кладбище.
— Как она, где она? — спросил я. Ноги у меня что-то совсем перестали двигаться.
— В Воронеже живёт.
— Как в Воронеже? Для кого вы у Агафьи святую воду брали? Кого лечить хотели?
— Не вспоминай! — махнул рукой дед. Он шёл впереди, прокладывая путь. — Опозорился. Длинная история. Сиротка у меня завелась, приголубили её. Скучно одним в лесу. Не отставай! Расскажу… Всем говорил и тебе расскажу. У сиротки весной волки родителей задрали. Бывает. В лесу свои законы. Взял я её в дом, вырастил, приручил. Выжила. Резвая, смышлёная. В честь внучки и назвали её Панькой. Тут по лесу парша началась, болезнь лесная. Вроде от клеща, говорят. Боялся я за Паньку. Агафью давно знаю. Она коров лечила. Конечно, невежество. Но, думаю, лечить лесного жителя химией, биотиками разными, не следует, потому что травами в лесу лечатся. И опозорился, съездил к Агафье Петровне. Обманула… Семь рублей в первый раз взяла, десятку во второй…
Лес поредел, мы вышли на большую вырубку. Подошли к каким-то ящикам.
— Тут руками не махай, — предупредил дед. — Пчёлы не любят маханья. Это ульи.
Мы шли мимо пасеки. Те пчёлы, что летели к ульям, гудели тяжело: «Жу-жу-жу». А те, что улетали в лес, гудели весело: «Жи-жи-жи». Внизу ульев были маленькие дырочки, они были облеплены пчёлами; пчёлы не обращали на нас никакого внимания, они были очень заняты, наверное, хотели до вечера успеть лишнюю ложку мёда насобирать.
Я собрался с духом… Я решил рассказать первый раз в жизни всю правду. Не думайте, что это легко — говорить правду.
— Дедушка, — сказал я. — Если Паньке плохо стало, то вызывайте врачей. Её спасать нужно, потому что в бочку Агафьи я налил собачьих духов. От них становятся ручными собаки.
Дед обернулся, надвинул мне мою тюбетейку на глаза и засмеялся:
— Ох, озорники… Спасибо вам, озорникам, лекарства, как выяснилось, налили. Смех! Вот те и трава, вот те и заговор. Ваша смесь из лекарств помогла. Панька вначале скулила, когда я мазал вашим варевом. Дух-то тяжёлый, чувствовалось. Запах шёл особый. Вылизалась она. Ещё смазал паршу, опять вылизалась. И всё прошло. Здорова теперь Панька, играет. Помогли ей ваши лекарства.
— Как вылизалась? — я ничего не понимал.
— Просто языком, как положено… Вот и пришли!
Мы вышли к запруде, здесь раньше была водяная мельница. Плотина заросла терновником. Когда-то вода по деревянному жёлобу текла к мельнице, крутила большое колесо, от колеса крутился каменный жернов, между жерновами сыпали зерно, оно мололось, и получалась мука.
— Коля нашёлся! Привели Петренко! — вдруг закричали несколько голосов. Из дома мельника выбежали наши ребята: Борька, Илюшка, два брата, Толя и Серёжа, с ними и Зойка Иванова, и Ромка Медведев… Как они оказались все вместе здесь на старой мельнице? Я совсем растерялся: может быть, мне снится сон?
Ребята подбежали, закружили меня. Нет, настоящие ребята, я с ними в пятый класс перешёл, их-то я ни с кем не спутаю.
— Путешественник! — смеялись они. — Мы тебе кричали. Нам не разрешили долго кричать. Звери пугаются. Слышал нас?
Я хотел расспросить поподробнее, как они очутились на кордоне, но тут я увидел ещё одного человека. Кого вы думаете? Сроду не догадаетесь.
У колодца стоял… Димка, сосед, тот самый, у которого был баян, который Лиду на берег водил, который меня сфотографировал в стенную газету «Они мешают нам жить».
Димка стоял и улыбался.
— Помирись, помирись с Димкой! — толкали меня в спину ребята. — Когда вы исчезли из Усмани, ваши родители к нашим начали бегать, вас начали искать… Мы не знали, куда вы исчезли. Тогда Борька рассказал всю правду о бабке. Димка по воротам нашёл ваш след.
— Плот нашли? — спросил я. Мне самому стало интересно, как нас разыскали.
