— Я хотя и не видел рисунка, — признался Лайонс, — но знаю, что Ник рисовал нас всех. Рисовал в бараке, когда другие спали. Для него это было отдыхом. Ведь раньше он работал рекламным художником, да?
Может Кристофер Сентри уничтожил записную книжку? В этом нет ничего невероятного. Если книжка была послана по этому адресу, а среди вещей отца ее нет, то очень может быть, что он кому-то ее отдал. Может, Саре Делани?
Сара после известия о смерти Ника однажды заходила к отцу, бледная и очень тихая, и оставалась у него около часа.
Сентри закрыл чемодан и спустился вниз. Слышались новые голоса. По всей видимости, появились гости. Кто-то как раз говорил: «Вот это я называю хорошей выпивкой», и Сентри, собиравшийся тихо ускользнуть, вдруг остановился. В этот момент Си Стевенсон оглянулся, и на его лице отразилось безграничное удивление. Потом он, сияя, подошел к Сентри.
— Эндрью? Ты записался во взломщики? Если ты вернешь то, что взял, мы не станем больше говорить об этом и вместе выпьем.
Сентри, улыбаясь, покачал головой.
— К сожалению, не могу, мне нужно возвращаться. Я и понятия не имел, что ты знаком с Тауэрами. Скажи миссис Тауэр, что я ушел и не стану ей надоедать.
Тот кивнул.
— Полагаю, дело касается дома?
— Да, — ответил Сентри и сам удивился, как легко ему далась ложь.
Оказалось, что он мог не звонить Саре. Открывая дверь квартиры, он услышал телефонный звонок и поднял трубку.
— Эндрью, это Сара. Я подумала над тем, что ты сказал мне вчера вечером.
— Да?..
— Если Ник грозил этому… Сэндсу, значит, тот был в чем-то виноват, да?
— Звучит логично.
Как и вчера, Сара не обратила внимания на его слегка иронический тон и холодно продолжала:
— В таком случае, это дело полиции или военных, то есть тех, кто может организовать расследование и кто имеет доступ к военному досье Сэндса.
Не стоило разубеждать ее и объяснять, что недоверие властей в десять раз больше ее недоверия, но даже если бы они ему и поверили, официальное расследование будет длиться бесконечно. И — что самое важное — это личное дело его и Сэндса.
Вместо этого он сказал:
— Нет никакого официального доказательства.
На другом конце провода наступило молчание.
— Значит, ты хочешь заняться этим на свой страх и риск, — наконец медленно произнесла она. — Знаешь, это может быть опасным.
Кто-то недавно уже говорил ему об этом. Вчера вечером Си Стевенсон? Лайонс в гольф-клубе несколько часов назад? Сентри равнодушно ответил ей и как можно более естественно и осторожно осведомился об исчезнувшей записной книжке Ника.
— Нет, я бы, конечно, вспомнила о ней, если бы видела. Я действительно не знаю… А ты не думал разыскать человека, который служил у вас в доме? Как же его звали… Роберт?
Да. Роберт. Но, к сожалению, так зовут многих, а его фамилию, как ни пытался, Сентри вспомнить не мог. Возможно, ему помогут адвокаты. После того как Сара положила трубку, он некоторое время в задумчивости смотрел на телефон. Нужен ли был этот звонок? Саре нечего было сообщить ему, и за ее вежливостью он ясно чувствовал прежнюю антипатию. Зачем же она звонила? Может, записная книжка у нее и ей хотелось выяснить, знает ли он о ее существовании?
Во всяком случае, теперь она об этом знает. Ее слова прозвучали почти честно, когда она сказала, что не видела записной книжки; но, в конце концов, о письмах она ведь солгала.
Около девяти он позвонил в авиакомпанию и заказал себе билет в Чикаго. Записывая номер рейса и кладя трубку, он боролся с искушением еще раз позвонить Твинингу. Незнакомец из бара сразу исчез, как только понял, куда клонит Сентри, и даже простодушного Павика жена заставила замолчать.
Было душно. Сентри открыл все окна, приготовил коктейль, выкурил две сигареты и отправился спать. Пока развевающиеся от ветра занавески не усыпили его, он разработал много неосуществимых планов о нелегальном проникновении в квартиру Сары.
Самолет приземлился с опозданием, и Сентри направился к зданию аэровокзала. Там он нашел единственную свободную кабину телефона-автомата и набрал номер. Трубку поднял сам Твининг. Сентри никак не мог объяснить бессмысленный страх, охвативший его в самолете. Теперь он понял, что это был страх перед предстоящим моментом.
