Мне надоел этот разговор, так что отвернулся к стене. Егор же пожал плечами и вышел из комнаты. Наверняка отправился обсуждать новости с другими, но мне было уже всё равно.
* * *
Надо признать, что моя жизнь после визита бабушки всё же немного улучшилась. Меня больше не назначали в наряды по кухне, преподаватели стали относиться к моим знаниям с большей снисходительностью, меня стали больше хвалить за успехи и практически не наказывать за неудачи. А ещё со мной стали заниматься дополнительно, чтобы подтянуть мои невеликие навыки. Единственным минусом стало отношение ко мне других кадетов.
Примерно треть тех, кто учился в Одинцовке, были ранетами[33] и не могли похвастать хоть какой-то благородной родословной, а остальные были детьми мелких дворян. Ранеты не любили дворянчиков, и те отвечали им тем же. Они с подозрением и скрытой завистью относились к тем, в ком течёт хоть капля благородной крови. Бастардов в Одинцовке тоже не любили, они были и не ранетами, и не дворянами, поэтому чаще всего они скрывали свои благородные корни и примыкали к ранетам, ведь лучше быть равным среди таких же, как ты, чем низшим среди тех, кто выше тебя. Но мне этот путь был уже заказан. Я со своими княжескими корнями и отцом — Героем России, похоже, возбуждал самые низменные инстинкты и в тех и в других. Думаю, практически любой ранет, и даже дворянчик, хотел бы быть на моём месте, я был принцем из сказки, которая случилась не с ними, и неважно, что, в общем-то, моё положение практически не отличалось от их собственного.
Конечно, у меня и раньше были проблемы с другими ребятами, но сейчас всё это стало принимать совсем уж плохой оборот. Началось всё с мелких пакостей, на которые я, в общем-то, старался не обращать внимания. Ну налил мне кто-то клея на стул, или сказали, что меня срочно позвали в другой конец здания, когда до начала занятий оставалось всего пару минут. Всё это было, конечно, неприятно, но в целом достаточно безобидно.
Дальше всё стало ещё хуже. Бабушка, как и обещала, приехала ко мне на следующей неделе, и не с пустыми руками, а с кучей подарков. Одним из них была новенькая кадетская форма из паушёлка. Вот это был действительно княжеский подарок.
Конечно, мне надо было от неё отказаться, но я просто не смог. Хотя она была такого же серо-мышиного цвета, как и моя прежняя (точнее, она могла принять любой цвет, какой мне захочется), но её ткань была просто фантастически приятной на ощупь, мягкой, тёплой и при этом очень лёгкой. Когда я её надел, я не смог заставить себя её снять.
Я понадеялся, что ребята не заметят, что у меня другая форма, но, как оказалось, это заметили все, просто никто ничего мне не сказал. Через пару дней мелкие пакости, которыми меня донимали, прекратились и начался тихий бойкот. Со мной практически перестали разговаривать, вокруг меня как будто образовалась стена отчуждения. Внешне всё было нормально, но каждый раз, проходя по коридору, я слышал шепоток: «Вон смотри, княженок идёт!» «Княженок» — так меня стали называть в училище, причём произносилось это обычно с глухой ненавистью.
Прошло ещё полторы недели, и нарыв прорвался.
На пороге моей комнаты, весь красный от злости, появился Храпа. Он обвинил меня в какой-то ерунде и предложил «выйти». Я пожал плечами и, думая, что раз ему было мало прошлого раза, то я проучу его ещё раз. Я даже не стал звать секундантов, подумав, что я его и так уделаю.
Но это оказалось ловушкой. Когда мы пришли на дальний берег пруда, из-за деревьев показались ещё семь фигур. При этом Храпа плотоядно заулыбался. «Похоже, я попал», - подумал я, отступая от сомкнувшихся вокруг меня полукругом парней. В этот момент они образовали соединение, и центральный замысловато взмахнул руками и пропел фонему. «Вот теперь мне точно конец», - довольно меланхолично подумал я. Похоже, они подготовились серьёзно.
– Вот ты и попался, княженок! - подтвердил мои мысли центральный. Я наконец-то узнал его, это был Валерка Зорькин.
– Ребята, может, поговорим? - спросил я безо всякой надежды. Я просто попытался потянуть время.
