— Нет слуг? Гостей?
— 1893–1900 были семь голодных лет на ранчо К‑2. У них был один китайчонок на побегушках, Донг Ли. А кроме него всю домашнюю работу делали Грасия и Джуди (пока не уехала), и им со всем помогала Люси. За всем, что происходило вне дома, следили Дик с Нилом. Конечно, им нужна была помощь; для того они время от времени приглашали одного соседа. В 93–94 так много ранчо погибли, что найти себе помощника было не так уж и сложно. Но Донга Ли не было в доме в ночь трагедии. У мальчишки тогда болел зуб, и он поехал в Портленд к дантисту.
Теперь что касается гостей. У Грасии была пара друзей из церкви, миссионеры, гостили в доме около десяти дней. На чердаке была одна комната, и ребят поселили туда. Но они уехали за день до убийства. Хорошие, чистые ребята, оба. Я всегда думал, что им очень повезло не вляпаться в эту историю.
— А вы уверены, что они оба уехали?
— Послушайте. Дика убили около полуночи в ночь на понедельник. Вечером того же понедельника эти двое ребят были у меня в офисе в Портленде — в двухстах милях от места происшествия (помните, что в то время автомобилей у нас еще не было), — как раз передавали послание от Дика. Он хотел, чтобы я выписал и отправил ему рецепт.
— Он был болен?
— Да. У него были проблемы с животом.
— Болезнь как-то повлияла на его характер, может с ним стало труднее жить?
— Нет. Он ни на грош не изменился. Думаю, что теория о том, что болезнь меняет людей в худшую сторону, просто высосана из пальца. Если они от природы тщедушны, то она просто дает им свободу показывать себя во всей красе. Мой опыт показал, что настоящее страдание может как разжечь, так и укротить. Но думаю, это уже другая тема для разговора.
— Нет, я так не думаю. Но давайте вернемся к гостям. Полагаю, вы уверены, что те двое мужчин, что прибыли к вам в офис с сообщением, были теми самыми гостями, десять дней жившими на ферме?
— На ранчо? Да, совершенно уверен. Я уже знал их до этого. И после тоже. Тут не может быть и тени сомнения.
— Понятно. Итак, доктор Эльм, ситуация, которую вы мне только что описали, сводится к следующему:
Во-первых, вы рассказали мне о величественных, неприступных традициях. Традициях, демонстрирующих целостность, нерушимость и отвагу в течение двух сотен лет. Далее вы поведали мне историю о составе семьи Квилтер в 1900 году, в точности соответствующую этим традициям: мудрые, достойные, культурные, преданные семье люди. Самый почитаемый и любимый член семьи был найден мертвым ночью в своей спальне. Предположение о виновности одного из описанных вами членов семьи Квилтер в этом зверском преступлении совершенно выходит за границы разумного.
Но в ту ночь земля была покрыта свежим снегом. И никто не мог покинуть дом, не оставив на нем следов. Вы заявляете, что никаких следов нигде обнаружено не было. Кто-то мог спрятаться в доме и оставаться в засаде до появления возможности выбраться. По вашим изначальным словам об ответственности и тщательности людей, обыскивавших дом, никто там спрятаться не мог. Так же дом очень внимательно охранялся, так что побег уже через час после убийства был просто невозможен.
Видите? Вы устранили все возможности предположить, что убийство было совершено кем-то из семейства Квилтер. Вы так же устранили все возможности предположить, что убийство было совершено кем-то не из семейства Квилтер. И вы утверждаете, что это произошло двадцать восемь лет назад.
Подождите. Вы вменяемый, разумный человек. Почему же вы мне сразу не сказали, что вы не ожидаете, да и не очень-то и хотите, чтобы я добралась до истины? Что вам просто нужна была красивая и правдоподобная теория, которую можно выжать из писем и которая, обозначив какого-то определенного виновного, смогла бы вылечить вашего друга от психического расстройства? Я могу для вас это сделать. Если это не причинит никому вреда, я это сделаю. И вам лучше меня известно, что я не могу сделать ничего больше.
— Мне грустно слышать это от вас, моя дорогая. Заканчиваете, еще даже не приступив. Я побеспокоил вас ради чего-то большего. То, что меня в вас восхищает, — это ваша отвага и…
