— Какой смысл думать о границах? — пожал плечами Ант. — За ними для нас нет ничего, кроме смерти.
— Только не надо говорить со мной ритуальными словами! — огрызнулась Лен. — Я уже вышла из возраста Школы! Я говорю о фактах, конкретных фактах, и ты, как ответственный за Совет, не можешь оставить их без внимания!
— Как ответственный за Совет, я должен потребовать от службы детей лучше работать. Вот и все.
В комнате опять стало тихо. Потом Лен сказала негромко:
— Нет, не все. Дело в том, что я не хочу лучше работать. Я вообще не хочу работать.
Вик впервые увидел, как Ант теряет над собой контроль. Его вечно невозмутимое лицо исказилось, пальцы нервно забарабанили по стеклу. Это длилось несколько мгновений. Потом Ант взял себя в руки.
— Ева, — сказал он жене, — приготовь взвар. У нас остались травы из порции прошлого конвоя?
— Да, — кивнула Ева, соскользнула с топчана и вышла из комнаты. Вик отлично понял, зачем Ант отправил жену на кухню этажа — он хотел, чтобы в комнате остались только члены Совета.
— Объяснись, — сказал Ант, когда затихли шаги Евы.
— Постараюсь. Служба детей — единственная из служб, которая не может ограничиваться заботами одного дня или одного лета. Мало подготовить ребенка к сегодняшним заботам — надо подумать и о завтрашних. Когда ребенок станет взрослым, он будет жить уже при ЗАВТРАШНИХ проблемах. Какими они будут? Этот вопрос я постоянно задаю себе. Мне постоянно приходится заглядывать в будущее Централи. И, знаешь, Ант… это очень трудно. Иногда мне кажется, что у Централи вообще нет будущего. Может, отсюда равнодушие детей к нашим сегодняшним делам и болезненный интерес к границам? Может, поэтому люди уходят к Развилке?
Вик слушал Лен, затаив дыхание. Лицо Анта опять было непроницаемым, но слушал он внимательно.
— Прошлые загнали нас в рамки одной-единственной цели: выжить! — продолжала девушка. — Выжить любой ценой! Их служба детей работала только в этом направлении. Ладно. Мы выжили. Мы достигли этой цели прошлых — ведь это была цель, не так ли? И — что дальше? Какая цель перед нами сейчас, какая цель перед нашими детьми? Перед моей службой, передо мной лично, наконец?
Лен помолчала, потом добавила:
— Вот теперь действительно все.
— Я могу возразить тебе, — сказал Ант. — Все очень просто. Да, мы добились цели прошлых — выжить сегодня. Но теперь перед нами наша собственная цель — выжить еще и завтра…
— И послезавтра, — перебила его Лен. — И после-послезавтра… И после-после-после… И это все?
— Разве этого мало — жить?
— Мало, — вздохнула Лен. — Я ведь говорила на Совете: нам не хватает чего-то существенного.
— Да, — кивнул Ант. — И Совет не поддержал тебя, Централь, как государственная система, устроена идеально. С этим ты не можешь спорить.
— Могу, — возразила Лен. — И спорю. А те, кто не могут спорить — те просто уходят к Развилке. Если бы им дали цель, если бы их научили сопротивляться отчаянью — они остались бы жить. Но их научили только тому, как среди развалин добывать пищу и энергию. Вчера этого, вполне возможно, было и достаточно.
Сегодня уже недостаточно — мне, ему, — кивком головы она указала на Вика, — тем, кто уходит… А что будет завтра?
— Да, ты действительно постоянно заглядываешь в будущее, — не то осуждающе, не то одобрительно произнес Ант. — Я давно это почувствовал. Хорошо. Давай попробуем заглянуть в будущее Централи вместе. Может быть, я сумею убедить тебя, что сопротивляться отчаянью нам вполне по силам. Собственно, я только и делаю, что сопротивляюсь отчаянью. Запас угля, мазута и серной кислоты не вечен. Он уже подходит к концу. Это означает, что Станция умрет. На запасах лигнина и метанола нам долго не продержаться. Оборудование Станции изношено до предела. Кузнечные мастерские через два-три лета начнут испытывать нехватку металлических деталей, а значит мы останемся без оружия, без инструментов и без поддержки фермеров… — в комнате становилось темнее, потому, что солнце скатывалось за горизонт, но Вику казалось, что темнота сгущается от слов Анта. — Теплицы тоже не вечны, к тому же без Станции Бор лишится подогретой воды. Изнашиваются постройки прошлых, жилые блоки… — Ант замолчал, а потом добавил медленно и четко, отделяя одно слово от другого:
