Следопыты Ильменских гор - страница 20

Шрифт
Интервал

стр.

— Я радуюсь, когда смотрю на учеников ремесленного училища, когда вижу их здоровые лица, весёлые глаза и слушаю их бойкий, непринуждённый разговор, я невольно вспоминаю своё детство, когда я тоже находился «в ученье», тоже обучался ремеслу. Какая огромная разница между нами. Какая глубокая пропасть лежит между радостным детством советского ученика-ремесленника и учеником-подмастерьем далёкого проклятого прошлого...

— Николай Фёдорович, расскажите нам о своём детстве, — попросила Неля.

— Расскажите, расскажите, пожалуйста, — подхватили остальные.

— Интересно вам? — мастер окинул всех нас взглядом и сразу, без всяких предисловий, начал свой рассказ:

— Родился я в 1890 году на Полевском заводе, в 60 километрах от города Свердловска — тогда он назывался Екатеринбургом и был небольшим уездным городком Пермской губернии.

Семья у нас большая была, работник — один отец. Невмоготу стало отцу нас кормить. Начали нас отдавать «в люди». Первым отдали старшего брата.

Как сейчас помню, сильно убивалась мать, провожая своего первенца. Отвёз его отец в Свердловск, отдал в частную гранильную мастерскую.

Брата сразу же посадили гранить камни хризолиты. Условия работы были крайне тяжёлые. Дети задыхались от пыли наждака, их непосильная работа длилась 12 и более часов. Меня родители не отдали на гранильную фабрику, а устроили там же, в Полевском, в медно-слесарную мастерскую.

Хорошо помню я и этот день. Мать причесала мои непокорные вихры, примазала их коровьим маслом. На ноги велела надеть сапоги, блестевшие от толстого слоя дёгтя. Сама она оделась тоже почище, повязалась белым платочком с голубыми точечками и повела устраиваться на работу. Только после долгих её просьб меня приняли — много было тогда таких, как я, дешёвых работников-мальчиков.

Стал я ходить на работу. Работал по 12 часов в сутки, по малолетству плату получал половинную — 3 копейки в сутки.

Проработал я год — отец забрал меня оттуда и повёз в Екатеринбург. Устроил в столярную мастерскую, заключил с хозяином договор на 3 года. Погладил меня жёсткой, мозолистой рукой по голове, велел слушаться хозяина да учиться ремеслу и уехал домой.

Так началась моя жизнь в чужом городе. Кормили нас впроголодь. Часто помогал нам сосед-столяр. Он уже мало работал: стар был и руки у него слабы стали. Он ходил по миру, а что собирал, с нами делил.

Был у нас ещё друг, помогавший нам, — четвероногий друг. Недалеко была фотография, а у фотографа на цепи сидела злющая собака, которую он хорошо кормил. Не помню, как завязалась наша с ней дружба, но она всегда ласкалась к нам, когда мы брали куски из её миски.

И ещё был у нас источник питания — страшно и больно вспоминать о нём — помойка пивной, находившаяся в нашем же доме.

Кончали работу поздно вечером, потом производили уборку мастерской, проверку инструментов, заготовку лесоматериала на завтрашний день. Но самым тяжелым было, когда мастера устраивали после работы выпивку. Мы, мальчики, бегали для них за водкой, выносили все их капризы, укладывали их спать. А уже потом ложились сами — прямо на полу, на стружках. Будили нас рано, и мы никогда не высыпались. Хозяин заставлял нас уносить заказчикам мебель: ему не хотелось тратиться на перевозку её. И вот однажды мои сверстники случайно разбили большое зеркало. Били их за это нещадно — долго ходили они в синяках. Так протекала наша тяжёлая, беспросветная детская жизнь, полная унижений и побоев...

По воскресеньям я бегал к брату: учился у него гранильному делу, к которому у меня больше душа лежала, чем к столярному. Один раз я сказал брату, что я больше не в силах так жить. «Да мне ещё хуже живётся, чем тебе», — ответил мне брат. И тут же, ничего мне не говоря, написал родителям.

И вот, работаю я в мастерской — как раз ярмарка тогда была — да думаю о своём горьком житье-бытье. Вдруг открывается дверь — входят отец и мать. Это было так неожиданно, что я глазам своим не поверил.

Мать целует меня и говорит: «Что же ты, сынок, такой бледненький да худенький стал. Небось, голодный, родной мой...» И сразу же открывает кошёлку и вынимает из неё... пшеничный пирожок с капустой — румяный, пышный, домашний пирожок, какие мать всегда по воскресеньям пекла...


стр.