— Какую бляшку?
Я быстро нашел книгу, открыл заложенную страницу и показал ему:
— Вот эту.
— Ах, из коллекции Эберта. Некоторое сходство, пожалуй, есть. Но я другого оленя имел в виду, — повторил он и с очаровательной непоследовательностью похвастал: — У меня же прекрасная, абсолютная память.
Олег Антонович прошелся по комнате, потом остановился передо мной, нацелил мне в грудь дымящуюся трубку, точно пистолет, нестрого сказал:
— Надо искать! Вещи уникальные и могут привести к важным открытиям. Скорее всего припрятали их в годы революции и гражданской войны или незадолго перед этим. Где же их выкопали «счастливчики»?
«Счастливчиками» с изрядной долей иронии прозвали керченские жители тех, кто до революции сделал своей опасной профессией поиски и ограбление древних могил. «Счастливчики» были злейшими врагами археологов. В алчной погоне за драгоценностями они вскрывали и уродовали древние погребения, выбрасывали из них куда попало или даже просто варварски уничтожали все, казавшееся им ненужным, а для ученых представлявшее ценность отнюдь не меньшую, чем золото. Между археологами и грабителями шла форменная затяжная война — с облавами, засадами, жертвами: в 1918 году, воспользовавшись беззаконием, царившим при оккупантах, «счастливчики» зверски убили тогдашнего директора Керченского музея талантливого археолога Шкорпила.
«Воспрещаются в Керчи и окрестностях всякого рода самочинные кладоискательские раскопки для добывания древних памятников, являющихся народным достоянием. Надо помнить, что обязанностью каждого гражданина является охрана и защита памятников старины и искусства и неисполнение этого повлечет за собой ответственность по закону военно-революционного времени», — провозгласила народная власть в одном из первых декретов местного Военно-Революционного Комитета, расклеенных на улицах Керчи всего через неделю после изгнания белых.
Однако «счастливчики», конечно, еще некоторое время по инерции продолжали хищничать. Но никакого сочувствия в народе они уже не находили, и вскоре удалось навсегда обуздать воровскую вольницу.
— Надо непременно выяснить, где они, Шельмы, все это раскопали! — решительно повторил профессор. — Ведь не один же такой курган там был. Должны найтись и другие погребения. Так что любой ценой надо выяснить, кто спрятал эти сокровища в погребе и где он их, негодяй, украл!
— Где его найдешь? Не в уголовный же розыск обращаться.
— При чем тут уголовный розыск? Не остри так бездарно! — напустился он на меня. — Сам ищи! У археолога нюх должен быть, как у ищейки. Забыл — или скорее вовсе не знал: у древних греков в его первозданном смысле слово «история» означало «расследование». Вы запрашивали хотя бы адресный стол, кто там жил в этой хибарке? Нет. Напрасно! Где у вас телефон?
Казанский тут же позвонил в адресный стол, прочел коротенькую лекцию о значении для науки обнаруженных в Матвеевке сокровищ — и ему поклялись немедленно разыскать, куда переехали жильцы из снесенного домика. Я только успевал подсказывать Олегу Антоновичу громким шепотом необходимые сведения, любуясь его напористой энергией и еще не подозревая, насколько точно запутанная история, начавшаяся находкой загадочного клада, оправдает древнегреческий «первозданный смысл» этого слова и сколько нам доставит хлопот.
А Казанский уже явно входил во вкус и начинал расправляться с загадками с решительностью опытного детектива.
— Черепки? — попыхивая трубкой, сказал он. — Вас удивляет, почему воры украли вместе с драгоценностями и осколки сосуда? Значит, разграбил курган некто, не чуждый археологии. Его заинтересовала и керамика, вот он ее и прихватил вместе с золотом — как подтверждение, что древности не фальшивые.
— Археолог-грабитель? — недоверчиво спросил я.
— А разве таких не бывало? Разворовал же в девятьсот четвертом году проходимец Шульц Келермесское погребение. Всякое случалось. Возможно, эти сокровища отняли у какого-нибудь археолога, прикончив его, так что он и сообщить о своей находке не успел.
— Ну а если выяснить, откуда украдены сокровища, не удастся? Тогда, где вы считаете, Олег Антонович, надо организовать поиски?
