— Бороду долой! Фамилию узнать! — заливался небесный тенор.
Антрацитная Марина рванула Варсонофьича за бороду. Дедок заверещал стреляным зайцем. Но тут операторский кран подал на землю небесного тенора, чьи дерзкие усы и вельветовая кепочка-плевок выдавали профессию кинорежиссера. Из кустов повалил киношный люд. Инцидент выдохся.
— Ну, баба-зверь! — с благоговейным страхом сказал дедок, плюясь снегом. — Это сколько же тебе платят за такую овчарочью службу?
— Какое полотно лудите, шеф? — Квант по-свойски напер на режиссера. — Случайно не в жанре мюзикла? А то есть несколько песенок в духе раннего Окуджавы. Будем знакомы: Квант Михайлов. Эти — со мной.
— Весьма… — сказал режиссер, ничуть не интересуясь. — А мюзикл — увы — нет! Снимаю чеховского «Лешего». Внимание на площадке! Сразу еще дублик, пока не остыли! Марина, артисту Перелоеву коньяку.
— Коньяк кончился, — отозвалась антрацитная Марина.
— Тогда и съемка окончена! — вспылил режиссер и повернулся к нам. — Это и есть наше кино! Вот о чем в «Крокодиле» писать надо! На Чехова и коньяку нет! Бред собачий!
— Вот уж верно: шелк не рвется, булат не сечется, красно золото не ржавеет, — встрял Варсонофьич. — Я это к тому, что Антон Павлович чуть не сто лет назад этакие слова про лес написал, а глядел в нынешний день, как в воду!
— Это есть очень понятно, — сказала подошедшая Ыйна, дернув плечиком. — Классик!..
Режиссер мотнулся в сторону Ыйны и откровенно напрягся:
— Эта девушка с вами? Марина, возьмите у нее телефон. Черт знает как смотрибельна!
— Пошли отсюда, мужики! — сказал сразу помрачневший Квант. — Где кино снималось, там былинка не растет. Где уж ископаемой твари выжить?
Смеркалось.
Глава восемнадцатая
В ЗАСАДЕ
Наша трехдневная засада не дала никаких ощутимых плодов, кроме симптомов острого респираторного заболевания да занудной песенки о девушке с янтарного побережья, сочиненной Квантом с явным намеком на Ыйну.
— А вы примечайте, что за лес окрест, — сказал Варсонофьич, возомнивший себя начальником после исчезновения Семужного. — Половина дерев цела, а половина будто выкушена. Чуете, чем пахнет? Весной! А весной любое чудовище, ежели оно самец, что затевает? Брачные игры! Из него природная сила прет. Оно себе соперника шукает, чтобы рога ему поломать. А поскольку наша зверюга — уникум, то и соперника ему нет. Вот тут оно с досады и землю жрет и стволы через себя кидает. Только от него такая порча здешнему лесу вышла. Тут нам его и стеречь!
— Это жизнь! — вздохнул Квант, глядя в костер. — Утки все парами, и даже ископаемой нечисти нужна подруга!
— Это есть типичный мужской разговор! — дернула плечиком Ыйна. — На такой разговор мое воспитание закрывает мне уши. Ах!
Рядом затрещали кусты. Кого-то несло на огонь костра.
— Я сейчас покажу ему брачные игры! — шепнула Ыйна, нацеливая в темноту вороненый ствол своего пистолета.
— Погоди! — скомандовал Варсонофьич. — Кажись, не оно! Кажись, это хозяин леса — медведь. Его лаской брать надо. Михаил Иванович, это ты?
Неясный силуэт двинулся к костру.
Глава девятнадцатая
ХОЗЯИН ЛЕСА
— Я не Михаил Иванович, а Петр Федорович! — сказал неясный силуэт, становясь ясным. — Почему костер жжете? Документы!
И все же П. Ф. Барсукова можно было величать хозяином леса, поскольку исправляет он в Ленинградской области должность главного лесничего. Однако новый знакомец не клюнул на лестное прозвище. И вот почему.
— Кроме нас, работников Минлесхоза, — поведал он, — хозяев леса еще видимо-невидимо. И каждый пользует «свой» лес, как ему вздумается. Кто рубит почем зря, в деньгу превращает. Кто — наоборот. Вот в Подпорожском районе, к примеру, лесосека «Межсовхозлеса» вообще пилы не знает. Гниет там лес…
— Это как же так? — зашумели мы, успевшие загодя почитать кое-какие документы. — Ведь года два назад было решение бюро обкома о передаче всех лесов Минлесхозу!
— Было, — кивнул наш собеседник, — только осело это мудрое решение где-то в облисполкоме. Да что наши «хозяева»! В ленинградских лесах трудятся, кроме местных, 57 приезжих организаций-заготовителей.
А у нас с ними разная психология. Дали они сегодня лишний кубометр деловой древесины — завтра уже герои! Мы же пока тот кубометр заново вырастим — сто лет пройдет!
