След «черной вдовы» - страница 97

А вот серьезное предупреждение «бывшему члену консультативного совета» между тем прозвучало дос­таточно громко и с явным намеком на то, что это было именно конкретное предупреждение, после которого могут быть предприняты куда более радикальные дей­ствия. И пример с дерзким расстрелом на набережной Москвы-реки — наглядное тому подтверждение. А так­же демонстрация того, что пока обида за отказ в помо­щи отчасти как бы утолена. Но не надолго, а лишь на время, необходимое верховной власти для раздумий и принятия наконец нужного господину Масленникову решения. И это уже не просто запредельная наглость потерявшего всякую способность к логическому осмыс­лению действительности человека, это — неизлечимая болезнь. Такой вот диагноз.

Меркулов не нашел в версии Виктора Петровича серьезных изъянов и предложил все усилия теперь со­средоточить на поиске тех, кто подготовил и соответ­ствующим образом экипировал самоубийцу. Имелись ведь уже у следствия имена тех братков, что увозили Нюрку-бомжиху, ни фамилии, ни иных паспортных данных которой, оказывается, никто даже в местной милиции не знал, не говоря о бомжах. Вот с этих «псков­ских», как они себя гордо именовали, и начинать.

А что, Виктор, дело-то наконец сдвинулось, и хорошо! Вот и объекты противостояния, похоже, опре­деляются. Интересно, что там у Сани? Надо будет ве­черком созвониться...

Володя Поремский пил ежевичный чай из пакетика с ежевичным же засахаренным вареньем. Небольшая продолговатая комната в многосемейной коммуналке, типичной для большинства старых петербургских квар­тир, была тесно заставлена громоздкой, а то и просто древней мебелью. И располагалось это жилье с окном, выходящим в узкий колодец двора, на четвертом этаже такого же мрачного, как и вся атмосфера вокруг, дома на Моховой улице. Проживала здесь Алевтина Констан­тиновна Власьева, родная тетка и, возможно даже те­перь, последняя из рода, к которому принадлежала и балерина Светлана Волкова.

Собственно, пришел он сюда совсем не чай пить не получать эстетическое удовольствие от неторопли­вой беседы на изысканно правильном русском языке с попутной демонстраций застекленных гравюр и фото­графий вековой давности. Владимир, в сущности, при­нес трагическую весть о пропаже Светланы, но сразу сказать не решился, а теперь уже язык как-то не пово­рачивался. И он счел пока за лучшее промолчать, не разбивать сердце воинственной старушки, а попытать­ся побольше выведать у нее самой о Светлане. О ее при­страстиях, подругах, друзьях, может быть, даже и лю­бовниках — у людей искусства ведь даже тайные связи чаще всего носят публичный характер.

Для тетки эта тема была не то чтобы интересной, но отчасти знакомой, и она легко назвала Поремскому несколько звучных фамилий, даже вспомнила адреса их, а потом вдруг с подозрительным интересом спросила: зачем это все ему? Ведь, насколько ее информировали из Москвы, со Светланой сейчас все в порядке? Или, может быть, у нее снова появились временные трудно­сти и она нуждается в поддержке видных работников искусства? Ни о каких спонсорах тетушка не знала, а если знала, то не желала распространяться на эту сколь­зкую тему.

Вот тут и пришлось сказать правду. А затем долго разыскивать в многочисленных сумочках с бесконеч­ными кармашками пластинку с капсулками нитрогли­церина, которая, естественно, лежала на самом видном месте — у зеркального трюмо.

—   Но как же так?! — получила наконец тетушка возможность высказать свое крайнее возмущение нера­дивостью московских сыщиков, за которых так деятель­но ратовал сам генерал Гоголев.

И это пришлось долго объяснять. В общем, ради приобретения нескольких, вряд ли чем-то сумеющих помочь следствию, адресатов и время потеряно, да и с теткой теперь могли возникнуть новые проблемы. Это она сейчас храбрится, а когда останется одна?..

Поремский, видя, что ничем больше помочь не смо­жет, неловко раскланялся и покинул эту душную ком­нату, где его откровенно давило какое-то темное, по­чти мистическое ощущение назревающей беды, предот­вратить которую он был не в силах.

Об этом своем ощущении он и рассказал позже Вик­тору Петровичу. А тот лишь пожал плечами и заметил, что подобная мистика преследует многих, кого судьба забрасывает в старые петербургские дома, насквозь пропитанные довольно-таки мрачной исторической атмосферой «города трех революций». И тени всякие мерещатся, и призраки преследуют, и вообще.