— Первый раз слышу эту труднопроизносимую фамилию... как ты говоришь? Траутфеттер? Нет, не знаю. Впрочем, у подлинной славы всегда найдутся неизвестные поклонники...
Молодые следователи дружно расхохотались, а Турецкий даже не улыбнулся.
— Молчу, нет слов... — на этот раз Меркулов развел руками. — Итак, можешь вылетать. Гюнтер ждет тебя. И последнее. В Питер предложено выехать мне. И с собой я забираю Поремского, поскольку и там придется хорошенько побегать, а я уже не в тех летах. Владимир, надеюсь, с твоей стороны возражений не последует?
— Я готов.
— Отлично, тогда выезжаем сегодня вечером, поэтому заканчивай срочные дела. Все свободны, а вас... Штирлиц, в смысле, Александр Борисович, я попрошу задержаться... — И улыбнулся: — На пару минут...
Ну, прямо тебе — обергруппенфюрер, не меньше! То есть в переводе на российскую табель о рангах генерал- полковник, как Меркулов — в юстиции.
— Саня, — сказал Константин Дмитриевич, когда «молодежь» покинула его кабинет, — я не хочу ничего
тебе предрекать, но чутье мне подсказывает, что в деле этой «Нормы» есть какая-то неизвестная нам подлянка. Я обещал не комментировать фактической стороны, поэтому и не буду, но некоторые мысли — как бы Это сказать? — напрашиваются. И первая: лично мне известно — откуда, совершенно не имеет значения, — что табу на информацию о покушении в Питере наложил лично президент. Не исключаю, что ему не хотелось выглядеть в той ситуации в глазах его американского коллеги не самым лучшим образом. Но тут же возникает другой вопрос: зачем потребовалось, чтобы ты перед вылетом в Германию обязательно посетил президента? Эту информацию передал мне наш с тобой генеральный, и под строжайшим секретом,
— Ничего себе секрет! — ухмыльнулся Турецкий.
— Ты имеешь в виду — где знают двое, знает и свинья? Только ты учти на всякий случай, говорят, что у немцев нет такой поговорки, а ее придумал известный тебе автор Штирлица. Юлиан, я слышал, был талантлив на такие штучки. Поэтому нечаянно не попади впросак... А вот почему все-таки секрет— это серьезный вопрос. Я позволил себе поразмышлять и пришел к следующему. Если в Питере произошла попытка теракта, расследованием которого, естественно, занялась служба безопасности, засекретив, по обычаю, все, что нужно и ненужно, зачем им еще и заместитель генерального прокурора, когда эту чисто формальную работу могли провести и сами питерцы? Ведь так? Но если у кого- то все же просматривается некая связь между событиями в Петербурге, в Германии и в Москве, то напрашивается очень и очень неприятный вывод. Ты понимаешь, о чем я думаю?
— Понимаю, но не произнесу вслух ни единого слова, не выскажу ни одной догадки. Даже и не проси.
— А я и не прошу. У тебя назначено сегодня, к пяти.
Я выеду ночным. Значит, вполне можешь взвалить на свои плечи такую малоприятную миссию, как проводить своего бывшего шефа на Ленинградском вокзале. Да и вообще, в чем дело?! Почему это именно я должен всегда провожать тебя, а? Ну ты и нахал!
— Подумаешь, проводил за десяток лет пару раз, коньячку хлебнул — и все дела! А разговоров-то, разговоров!.. Ладно, уговорил. Поскольку мы с тобой до моего вылета в Германию, скорей всего, так больше и не увидимся.
Едва Александр Борисович вошел в свой кабинет, раздался звонок городского телефона.
— Слушаю, Турецкий.
— Здравствуйте, Александр Борисович, —услышал он в ответ негромкий, низкий голос. — Вам передали по поводу приглашения?
— Да, только что.
— К вам подойдет машина...
— У меня есть свой...
— Ровно в шестнадцать, Александр Борисович, — терпеливо продолжил этот почти бас, — к вам подойдет машина марки «ауди», запишите или запомните номер... С федеральным флажком. Она привезет вас, и она же доставит обратно. Средства для записи вам не понадобятся. Всего доброго, до встречи.
— До скорого, — ответил коротким гудкам Турецкий и взглянул на часы: половина третьего. Есть возможность позвонить Славке Грязнову и договориться о встрече на вечер. К тому же он наверняка что-то знал о стрельбе на Бережковской набережной.
