А наиболее сильным был момент, когда им был задан вопрос о Светлане Волковой.
Сперва оба ринулись полностью отрицать свое участие, а когда им были предъявлены показания свидетелей, они, не разобравшись путем, тут же начали топить друг друга, причем выдавая такие подробности, что волосы дыбом поднимались.
Страшной оказалась судьба девушки. Вампир полностью, стопроцентно, оправдал кличку, данную ему его же подельниками-бандитами. Стали понятны слова Дарьи Калиновой, рассказавшей Поремскому, что Макс, отъехавший на денек, а затем вернувшийся в Питер, был похож на зверя, напившегося только что горячей живой крови. Сытый, но все равно страшный. Так оно примерно и было. Но...
Обсуждать услышанное никто не стал, еще предстояла эксгумация тела балерины, судебно-медицинская экспертиза и прочие «радости», от которых нормальный человек теряет сон, становясь сам злым и раздражительным.
Значит, напился-таки крови... И следов своих оставил вдосталь — так уверял Коркин, который только поначалу и держал жертву, когда ее начал допрашивать Масленников. А потом уже и держать не надо было, куда она могла деться с перерезанными поджилками? А еще он копал могилу. И туда же, сверху еще бьющейся в судорогах девушки, Максим сбросил свою окровавленную куртку и спортивный костюм, будучи уверенным, что их никогда не найдут. А так, под саваном, сказал, и ей будет теплее.
Выходя не совсем твердыми шагами из комнаты, где проводилась очная ставка, Меркулов, чеканя каждое слово, сказал Гоголеву:
— Ты лично отвечаешь, что с его головы не упадет ни один волос.
Это было тем более странно, что голова Вампира блестела бильярдным блеском, который безумно хотелось погасить хорошим ударом кия. Какие еще волосы?
— Ты понял, о чем я?
Гоголев кивнул.
— Я его, Витя, теперь никому не могу доверить. Кроме тебя. Ты повезешь. И никого к нему не подпускай на пушечный выстрел. Впрочем, я тоже поеду с вами. В одном вагоне. Устроят крушение, так хоть напоследок знать буду, что и эта мерзость сдохла...
Не слышал такого от Константина Дмитриевича Гоголев. А ведь давно уже знакомы.
А глубокой ночью, поскольку сон все равно не шел, Меркулов поднялся с постели и принялся звонить в Германию.
Сонный Турецкий встревожился, показалось, что Косте неожиданно стало плохо, а рядом никого нет, кто бы оказал помощь. Все было проще. Константин Дмитриевич все никак не мог успокоиться после очной ставки. Вот и поделился своими мыслями на этот счет с другом.
Александр Борисович понял, конечно, его моральное состояние, но утешать не стал, а, наоборот, начал рассказывать о своих последних «подвигах». Это он называл клиническим способом лечения — когда клин выбивают клином. Ты рассказываешь, делишься соображениями, твой собеседник невольно втягивается, начинает даже советы давать, и собственное горе как бы растворяется в повседневщине, будь она трижды неладна, но ведь куда ж ты от нее денешься?..
Наиболее острые ощущения у него оставило последнее посещение мадам Масленниковой.
— Костя, это —незабываемо! Представь себе... Нет, помнишь чью-то картину? Она в Третьяковке висит. Там изображена такая вся трагическая дама в чем-то темном. Прическа ничего себе, длинное платье, руки так вот. Или вроде того. Не помню, не то у зеркала, не то просто так стоит. Ну, известная актриса, Костя! О, вспомнил! У нее еще дом остался на Никитском бульваре. Или на Тверском? Там какой-то театр рядом. Или даже два?
— Саня, не демонстрируй дремучее невежество, умоляю! На часы посмотри!
— Здрасте вам! Это кто же кому звонит, ты — мне или я — тебе? Если я — слушай, а если ты — ложись спать и мне не мешай!
— Да слушаю я тебя, — почти плачущим голосом сказал Меркулов. — Ты, видимо, имеешь в виду портрет великой актрисы Марии Ермоловой, написанный не менее великим художником Серовым?
— Костя, молоток, с тобой только кроссворды разгадывать! Точно, она. Итак, я вхожу, а у камина стоит эта твоя Ермолова. Только она маленькая стерва, а смотрит выше моей головы, представляешь? Костя, а я же не по собственной нужде! Я уже имел с ней беседу, докладывал тебе. И ничего для себя нового не ожидал. Так вот, слушай дальше.