— Нет, это самоуправство Меркулова так оставлять нельзя! Да и твой шеф Громов вряд ли будет доволен.
— Ну с моим, Иван Семеныч, я уж как-нибудь сам разберусь. А вот Меркулова я предоставляю тебе. Его, между прочим, сюда не твоя контора направила, а сам президент. Значит, у тебя есть все основания проводить свою идею через собственное руководство. Только мой тебе дружеский совет: постарайся аккуратно, а то опять в лужу сядешь, как со своими чеченцами.
Гоголев отключился, пробормотав:
— Ишь ты, не оставит он. Трепло...
Только переехал через мост, новый звонок, и тоже на мобильник. Подумал: это, наверное, Мохову показалось, что последнее слово осталось не за ним, вот и рвется снова в бой.
— Это ты, что ль, опять, Иван Семеныч? — И опять ошибся.
— Привет, Витя, это Громов.
Ого, неужто уже успел пожаловаться?
— Здравствуй, Алексей Сергеевич.
— Ты про Ивана, и я про него. Скажи мне, чего ты Мохова задираешь?
Точно, нажаловался...
— Я-а-а?! Алексей, побойся Бога! Это он глупости несет, а я при чем?
— Непонятно, вроде ты наш, питерский... Дался тебе этот Меркулов.
— А он при чем?
— Ну, Вить, ну не строй из себя дурачка! Ты что, не понимаешь? Мы с тобой — питерские, а он — москвич.
— Ах вон ты о чем? Ну так бы сразу и объяснил. Что я тебе на это скажу, Алексей Сергеевич? Если тебе интересно мое мнение, надо бы не на питерских делить и московских, а на умных и дураков. И тех, и других, кстати, полно и там, и тут, не мне тебе рассказывать. А наша с тобой главная задача, и Ивана, между прочим, тоже, как у того гусара — правильно сапоги ставить, когда на толчок садишься, чтобы ненароком не обо- срать собственные шпоры. В смысле, не залететь в компанию дураков. Век же потом не отмоешься.
— Так считаешь?
— А ты — иначе?
— Да нет, — вздохнул Громов, — верно полагаешь. А вот ведешь себя...
— Что, намекаешь — не сработаемся? — весело спросил Гоголев.
— Сам делай выводы. Ты — умный мужик.
— Понял. Значит, похоже, слухи подтверждаются.
— Какие? — насторожился Громов.
— Да что тебя в Москву, в министерство забирают.
— А ты откуда знаешь?
— Я ж говорю, слухи.
— А можешь разузнать поподробней у своих... слухачей?
— Попробую, хотя не обещаю. Может, их нарочно распускают, чтоб нас рассорить.
— Да? — Голос у Громова поскучнел. — Но ты все- таки не задирайся с Иваном. — Помолчал еще и добавил миролюбиво: — У него мохнатая лапа на Лубянке.
— А у тебя, я слышал, на Житной.
— Да? Так и сказали? Смотри-ка... А этот Меркулов когда собирается нас наконец покинуть?
— Ох, не знаю, Алексей Сергеевич, я ж у него фактически на побегушках.
— Вот то-то! И не высовывайся, это тебе на будущее наука. Ладно, не обижайся, я по-дружески.
...— Что скажешь, Константин Дмитриевич?
— Повторю уже сказанное, —хмуро ответил Меркулов, — не задирайся с Иваном. А насчет шпор — тут ты очень прав... Нам Володька сегодня больше не нужен?
— Нет, а что?
— Скажи ему, пусть едет к своей... Ну, к тому «ветерану». А то вижу — мнется, мается, а попросить неловко. Ох, молодежь! Ты-то хоть старика не бросишь?
— Как можно?
— Вячеславу позвоним. Можно и Сане, есть ведь что теперь обсудить?
— Еще бы!
— Ну и пусть тогда едет в свое Автово и не морочит нам головы, — закончил уже сердито.
И озабоченного множеством вопросов, на которые у следствия еще не было вразумительных ответов, «важ- няка» Владимира Николаевича Поремского словно ветром сдуло...