— Что с твоим голосом? Ты стал басить?
— От ветра, от морозов мой голос немного треснул, много пришлось покричать…
— А борода? — тихо проговорила мать, начинающая верить в счастье.
— Что борода! Посмотри, что я принес! — и он нагнулся над сумкой, потом махнул рукой и поставил ее на стол перед матерью, медленно открывая молнию на сумке.
Инесса Евгеньевна поднялась с кресла, заглянув в сумку, потянулась рукой за дощечкой.
— Сын, что это? — ее голос дрожал, рука подергивалась от волнения, вынимая из сумки бесценный деревянный предмет.
— Садись, мать в свое кресло, и послушай меня внимательно, разглядывая лесное произведение искусства. Я жил в тайге. Один жил. Нашел я избушку без курьих ножек: крыша, окно, дверь, железная печурка. Три месяца я не видел ни одного человека. Я так исхудал, что стал молиться о спасении. Я съел все дары леса, что росли поблизости. Животных и птиц я не убивал. Я стал обросшим, страшным, немытым. Однажды мне стало невмоготу, я готов был наложить на себя руки, зрение стало исчезать, я впал в полудрему. Очнулся от того, что на меня смотрела ведьма, или баба Яга, та, чью избушку я занял.
И говорит баба Яга скрипучим голосом:
— Здравствуй, касатик! Совсем издыхаешь, родимый? Порченный ты человек, а вылечить тебя можно. Зло прошло через твою жизнь. Сильно виноват ты, да не совсем. Вылечу я тебя. Знахарка я. А ты, что подумал? Травы у меня в этом домике хранятся, ты их и не трогал, и то молодец. Да я новых трав еще насобирала. А сейчас я сделаю для тебя отвар. Ты отвар выпьешь, и человеком станешь. Тебя мои травы одурманили, ты и стал спать, и славно, тебе надо было выспаться. Поставила бабуля меня на ноги, да и повела с собой по деревне. А в той деревне все дома стоят с заколоченными окнами, одна бабка эта там живет. Откормила она меня картошкой, луком и огурцами. Еда у нее еще та, что сама выращивала, то и ела. Я встал на ноги, стал по деревне ходить, дома смотреть. Жильцов давно в них нет.
В одном доме я нашел эти дощечки, и бабуле показал. Она всплакнула, вытерла слезы краем платка, который с головы никогда не снимала. Сказала, что жил у них один человек с золотыми руками, ходить много не мог, а все сидел, да мастерил. А любил он на небольших дощечках животных вырезать, да так ловко, что все животные, как живые! Дощечек этих я обнаружил штук пятьдесят, просто письмена какие-то! Прожил я у бабули еще девять месяцев. Она меня не отпускала, лечила и поила травами. А однажды подходит и говорит, что я здоров и могу уехать домой. Я ей ответил, что меня ищут, я зло большое совершил. А она сказала, что все будет нормально, если я ей свой нож оставлю, и никогда в руки его больше не возьму. Дает она мне мой складной нож, и просит, чтобы я его метнул. А нож выпал из моей руки! Понимаешь мать, я не могу больше ножи метать! Не могу! Проводила она меня до станции, поезд там две минуты стоит. А перед этим на той станции она меня к парикмахеру сводила, потом травки свои сушеные сдала скупщику, и мне билет купила, одежду, и сумку. Я ей только нож и оставил, да дров целую стену наколол, да отремонтировал ее жилье.
— Красс, а дальше, что с тобой будет?
— А ничего. Я буду жить в твоей новой квартире, а ты уйдешь в старую квартиру, ближе к Ивине. К ней я пока не пойду, не могу. У меня есть идея, я нарисую комплект мебели такой, чтобы дощечками этими его обклеить. Алексашка все сделает. Вот и модерн! Настоящий модерн!
— Вот за это спасибо, а то я от скуки не знаю, что и делать. А, как мне ту старушку отблагодарить за твое спасение?
— Лучше о ней забыть, мы с ней в расчете. Я у нее отработал свое спасение. Теперь хочу у Ивины поработать! У нее смотрю все люди новые, а Алексашка меня не продаст.
— Ты ведь инженером работал, а теперь, что мебелью будешь заниматься?
— У меня иного выхода нет. Старушка сказала, что я должен с деревом работать, а она с травой работает. Так вот.
— Красс, да тебя сейчас никто и не узнает. К Родьке пойдешь?
— Нет, нам лучше не встречаться.
— А Ивине о тебе сказать?
— Не надо, мне очень хочется увидеть сына, но не сейчас. Я буду работать в твоей новой квартире, нарисую эскизы новой древней мебели, отдашь их потом Ивине или Алексашке. Но обо мне не говори, на всякий случай.
