Естественно, после замены национальной элиты на наймитов мировой закулисы революционная взвинченность масс становится уже никому не нужной. Толпы статистов, то есть движущие силы революции, после выполнения поставленной перед ними задачи по разрушению старой системы новая власть усмиряет, как правило, через обильное кровопускание, тюрьмы и концлагеря. В сознание выживших в такой нечеловеческой мясорубке внедряется идеологический штамп: “Революция вынуждена убивать собственных детей во имя высших идеалов своей перманентности”.
Неотъемлемой чертой применённой к России схемы уничтожения традиционного общества являлось создание в высших властных кругах атмосферы некритичности и легкомысленного отношения к возможной опасности выступления народных масс: в сознании элиты эти слои никогда не рассматривались как способные на организованные выступления по переустройству общества. Допускалось только предположение о маловероятной возможности стихийного бунта (по примеру восстаний под предводительством Емельяна Пугачёва или Степана Разина). Поэтому произошедшие события, начиная с отречения от престола самодержца и заканчивая октябрьским мятежом, которые повлекли за собой изменение государственного строя и традиционного образа жизни, для российских интеллектуалов явились громом среди ясного неба. Именно поэтому, в воспоминаниях участников событий так много странных намёков на оцепенение и растерянность властных структур, а также на полное отсутствие какого-либо сопротивления революционным толпам люмпен-пролетариата, маргиналам, дезертирам, уголовникам, зевакам и т. п. Правители России были мастерски переиграны на идеологическом фронте вненациональными силами, которые, конечно же, управляли всеми “революционными” событиями в России.
Если бы интеллектуальная элита не попалась в идеологическую ловушку на дезинформации о темноте и никчемности народных масс в деле государственного строительства, она, наверняка, смогла бы просчитать наднациональную составляющую в развитии рабочего движения. Тогда события приняли бы совсем другой оборот. К несчастью, и церковь была парализована, поскольку естественный консерватизм не позволил её иерархам вовремя оценить всю гибельность развития умонастроений паствы, переставшей ходить в храмы на исповедь и причастие.
В действительности же происходило нечто странное и ирреальное. У граждан Великой России в результате полуторавековой подспудной нигилистической работы, начало которой восходит к деятельности “декабристов”, были отняты или искажены до неузнаваемости духовно-нравственные идеалы традиционного мировоззрения. Духовное обнищание наиболее социально активных слоёв населения страны привело к тому, что вполне нормальные в умственном отношении люди под влиянием стимуляции скрытых хватательных инстинктов легко впадали в состояние озверения, в котором без зазрения совести спокойно могли убивать, грабить, насиловать, издеваться над себе подобными. Пожалуй, наиболее точный вердикт происходящим в обществе явлениям вынес Ф.М. Достоевский в своем романе “Бесы”. Достоверность диагноза характера грядущих катаклизмов подтверждается той волной истошной ненависти, которая сразу же захлестнула писателя по выходе в свет его произведения (как известно, роман оказался на длительное время в полосе забвения).
Угроза гибели российской цивилизации, поражённой бациллой бездуховности, мало у кого из патриотически мыслящих людей не вызывала серьёзных опасений. Здоровые силы общества вели непрестанные подвижнические поиски способов спасения многовековых жизненных устоев народов России: духовные твердыни славянского мироустройства, стяжавшиеся неимоверными усилиями пращуров, не должны были быть бездарно распылены в ничто по наущению “врага рода человеческого”.
Мысли патриотов России естественным образом устремились, прежде всего, к столпу духовности общества — к церкви. Не вдаваясь в излишние для современного исторического момента рассуждения и изыски, можно констатировать лишь одно — церковь не смогла предотвратить кризис духовности, разразившийся с особой силой годы Первой мировой войны. Церковь, материальное процветание которой было очевидно и с особой помпой демонстративно выставлялось напоказ, оказалась бессильной и перед лицом грянувшей социальной бури, хаос которой поглотил и саму церковь с её претензией на монопольность духовного водительства народов государства Российского, и всех тех, кто слепо верил в священство и его способность отвратить православную империю от порога самоуничтожения.
