Рашид позволил ей остаться у себя, но не с собой. Теперь у Лейлы появилось время проанализировать странности собственного поведения. Она вынудила его оставить себя на ночь, потому что почувствовала, что с ним что-то происходит. Что-то странное и нехорошее.
Она чувствовала это, видела и слышала в тот момент, когда он расправлялся с напавшими на нее. Неконтролируемая ярость затмила его разум. И это было гораздо большее, нежели должен чувствовать мужчина, защищая беспомощную женщину. Неконтролируемое, всепоглощающее чувство.
Он попытался взять ярость под контроль, побороть ее, чтобы Лейла этого не заметила, и это потрясло ее больше всего. Очевидно, он испытывал подобное не в первый раз. Это была старая рана. Очень болезненная. И ей не стоило задумываться над тем, когда и при каких обстоятельствах она возникла. Но она не могла позволить невидимому демону поглотить мужчину, которого она любила. Не теперь, когда снова встретила его.
Да, это любовь. И не было больше смысла искать другие определения своему чувству к Рашиду. Внезапно Лейла ощутила спокойствие, словно признание собственных чувств помогло ей принять неизбежное. Ей было достаточно знать, что в мире существует мужчина, которого она любит, и будет любить всегда, и никогда не полюбит другого.
К сожалению, она не смела даже мечтать о взаимности.
Возможно, сегодня ночью он позволил ей покомандовать собой, но только из-за того, что хотел выглядеть джентльменом. По-другому и не мог поступить мужчина, превыше всего ставящий долг чести. Мужчина, который не раз рисковал жизнью, чтобы отблагодарить человека, который дал ему кров после того, как маленький мальчик стал сиротой.
Внезапно по спине Лейлы пробежали уже знакомые мурашки. Теперь она знала, что они появляются, когда рядом с ней возникает Рашид. Неужели он идет к ней? Неужели он хочет… Пустые мечты. Должно быть, он хочет проверить, все ли у нее в порядке после того, как она рассказала ему о своих страхах. Но все же вдруг…
Но он не появился. Видимо, у нее разыгралось воображение.
Нет, предчувствие не могло ее обмануть. Что-то происходит.
Вдруг рана Рашида дала о себе знать? Ведь он отказался принимать антибиотики, не стал пить обезболивающее.
Лейла вскочила. Из дальнего конца огромного пространства шел странный звук, разносящийся гулким эхом по каждой клеточке ее тела. Словно вдалеке билось огромное живое сердце.
Она бросилась вниз по лестнице из спальной зоны, чудом не упав на скользком каменном полу. Громкость звуков увеличивалась с каждым шагом по мере ее приближения к перегородке, отделяющей неизвестную ей зону. Затаив дыхание, она обогнула перегородку и увидела Рашида.
Обнаженный по пояс, с босыми ногами он ударял по боксерской груше с такой силой, что казалось, с минуты на минуту она разлетится на мелкие части. Его мощные удары вполне могли разрушить каменную стену, каждый удар был смертоносным. В очередной раз Лейла подумала о том, каких сил ему стоило сдержать себя, чтобы не убить напавших на нее преступников.
И вот теперь он вымещал на груше ярость, которую сдерживал часами ранее. Или представлял себе тех, кто наградил его этим шрамом.
О, Аллах. Этот шрам!
Сбегая по шее, он становился шире на спине. В районе талии он переходил вперед, словно опоясывая его изумительное тело, скользил вверх по животу к груди и заканчивался чуть заметной тонкой полоской, впивающейся под кожу, подобно игле, в самое сердце. Какие страдания он вынес! Что же случилось с ним? Насколько глубокие раны остались в его теле и в его душе?
Рашид двигался слишком быстро, и сначала Лейла не смогла разобрать, почему кожа вокруг шрама казалась темнее. Но, наконец, она разглядела причину.
Татуировка. Она окаймляла шрам, словно предупреждая его дальнейшее пагубное воздействие на тело. Всмотревшись внимательнее, Лейла узнала непростую форму окружавшей шрам татуировки. Ошибиться невозможно: на его теле красовался символ знатного рода, к которому он принадлежал, — одной из ветвей ее материнской линии, единственным оставшимся в живых потомком которого он являлся.
Как много нужно заниматься, чтобы достигнуть подобного уровня выносливости? Его дыхание оставалось ровным. Казалось, он не собирался ни замедлиться, ни остановиться.
