Кстати, надо рассказать ему, что он свистит во сне. Не храпит, а именно свистит. Может, от этого не очень приятного знания импозантности-то поубавится немного…
Видимо, ее короткая, но злая мысль каким-то образом долетела до спящего сознания Вадима, и в следующую секунду сонный свист неожиданно прекратился, сменившись коротким резким всхрапом. Таким громким, что она вздрогнула. Вздрогнул и Вадим, просыпаясь. Поднял слегка оплывшее лицо от подушки, потер ладонью глаза. Потом глянул на нее коротко, с плохо скрываемой досадой, тяжело вздохнул, нехотя поднялся с постели. Что ж, понятно. Значит, капризничать будем. Достоевщина, значит, с утра отменяется.
— Где мой халат, Бася? Почему ты все время уносишь из спальни мой халат? Я что, должен все утро заниматься его поисками, по-твоему?
— Да вон твой халат, успокойся…
Она протянула руку в сторону пуфика, где лежал Вадимов халат. Чистый, наглаженный, аккуратно свернутый.
— Хм… Откуда я должен знать, что это халат? И что за маргинальное выражение ты сейчас употребила — успокойся? Это что, сленг такой?
— Почему — сленг? Все так говорят…
— Нет. К счастью, не все так говорят. А нормально развернуть его нельзя было?
— Зачем?
— О господи…
Вяло махнув в ее сторону рукой, Вадим потянулся к халату, встряхнул его почти с остервенением, так что он развернулся воротом вниз. Бася сунулась было ему помочь, но наткнулась на его сердито выставленный локоть — отстань, мол. Да еще и рукав халата, когда Вадим развернул его, чтобы набросить на плечи, обидно прилетел ей в лицо. Будто оплеуху дал. Нет, для утренних капризов — это уже перебор…
— Вадим! Я не понимаю, на что ты злишься? Ты еще проснуться не успел, а уже злишься!
— С чего ты взяла, что я злюсь? Я спокоен, как никогда. Ты же мне посоветовала успокоиться, вот я и спокоен.
— Послушай, Вадим… Я не понимаю, что происходит! Я… Я просто теряюсь, когда ты такой… По-моему, я ни в чем перед тобой не виновата. Ты же сам… Ты же только под утро пришел… А ведешь себя так, будто это я…
Завязав пояс, он развернулся к ней медленно, глянул с досадой. Очень обидно глянул. Потому что ни капли ожидаемой виноватости не выплеснулось из этой досады. А порция холодного вежливого изумления выплеснулась изрядная. Такая изрядная, что ясно стало: со слезами не совладать. Они и без того наготове уж были.
Вот и подбородок задрожал сам по себе, и в носу защекотало, и лицо некрасиво поехало вниз. Не удержать.
— О боже… Только вот слез с утра не надо, прошу тебя! — страдальчески выставил Вадим впереди себя ладонь, отвел взгляд от ее лица. — Ты же знаешь, я не выношу! У меня очень трудный день впереди, прошу тебя, пожалуйста! Давай семейные сцены на потом отложим, если уж они тебе так необходимы! Я вечером приду, и ты будешь хлопотать эмоциями столько, сколько тебе угодно.
— Не надо так, Вадим… И вовсе я не собираюсь ничем… хлопотать…
— И правильно. И не надо. Потому что плакать ты совершенно не умеешь. А если не умеешь, то и не берись. Женские слезы — это своего рода искусство, знаешь ли. Плакать тоже надо уметь красиво. А ты… Ты посмотри на себя — расквасилась, как сирота казанская.
— Как умею, так и плачу! Я ж не актриса, я обыкновенная женщина…
— Да. Ты действительно не актриса. Ты всего лишь домохозяйка. И не надо стараться копировать свою знаменитую тезку, тебе до той полячки ой как далеко!
— Да никого я не копирую!
— Не будь смешной, милая… Копируешь, еще как копируешь.
— Но ты же сам! Ты же сам про это сходство только и говоришь! Ты же мне твердил всегда, что я на нее очень похожа, что тебя это ужасно заводит!
— Ну что ж, было дело, не отрицаю… — хмыкнул Вадим, скользнув по ней оценивающим и уже совсем не досадливым взглядом. — Внешнее сходство с той актрисой у тебя определенно имеется, этого, как говорится, не отнимешь… Но, повторяю, ты совершенно зря стремишься использовать ее манеры, тебе до нее далеко! У тебя… экстерьер не тот. Сходство есть, а изюминки нет… Интересно, отчего это твоей маме вздумалось в свое время назвать тебя Барбарой? Для тех времен имя вообще экзотическое. Надо же думать про последствия, когда даешь имя ребенку…
