Не доверяя чувствам своим, Аркадий взглянул на постель: там не было Васи. Аркадий вскочил в испуге, еще под влиянием своих сновидений. Вася не шелохнулся. Он все писал. Вдруг Аркадий с ужасом заметил, что Вася водит по бумаге сухим пером, перевертывает совсем белые страницы и спешит, спешит наполнить бумагу, как будто он делает отличнейшим и успешнейшим образом дело! «Нет, это не столбняк! – подумал Аркадий Иванович и затрясся всем телом. – Вася, Вася! откликнись же мне!» – закричал он, схватив его за плечо. Но Вася молчал и по-прежнему продолжал строчить сухим пером по бумаге.
– Наконец я ускорил перо, – проговорил он, не подымая головы на Аркадия.
Аркадий схватил его за руку и вырвал перо.
Стон вырвался из груди Васи. Он опустил руку и поднял глаза на Аркадия, потом с томительно-тоскливым чувством провел рукою по лбу, как будто желая снять с себя какой-то тяжелый, свинцовый груз, налегший на все существо его, и тихо, как будто в раздумье, опустил на грудь голову.
– Вася, Вася! – кричал Аркадий Иванович в отчаянии. – Вася!
Через минуту Вася посмотрел на него. Слезы стояли в его больших голубых глазах, и бледное кроткое лицо его выразило бесконечную муку… Он что-то шептал.
– Что, что? – закричал Аркадий, наклоняясь к нему.
– За что же, за что меня? – шептал Вася. – За что? Что я сделал?
– Вася! что ты? чего ты боишься, Вася? чего? – закричал Аркадий, ломая руки в отчаянье.
– За что ж меня в солдаты-то отдавать? – сказал Вася, посмотрев прямо в глаза своего друга. – За что? что я сделал?
Волосы встали дыбом на голове Аркадия; он не хотел верить. Он стоял над ним как убитый.
Через минуту он опомнился. «Это так, это минутное!» – говорил он про себя, весь бледный, с дрожащими, посинелыми губами, и бросился одеваться. Он хотел бежать прямо за доктором. Вдруг Вася кликнул его; Аркадий бросился на него и обнял его, как мать, у которой отнимают родное дитя…
– Аркадий, Аркадий, не говори никому! слышишь, моя беда! Пусть я один и несу…
– Что ты? что ты? опомнись, Вася, опомнись!
Вася вздохнул, и тихие слезы заструились по щекам его.
– За что же ее убивать? чем же она, чем же она виновата!.. – проворчал он мучительным, раздирающим душу голосом. – Мой грех, мой грех!..
Он замолчал на минуту.
– Прощай, моя люба! Прощай, моя люба! – шептал он, качая бедной своей головою. Аркадий вздрогнул, очнулся и хотел броситься за доктором. – Идем! пора! – закричал Вася, увлекшись последним движением Аркадия. – Идем, брат, идем; я готов! Ты меня проводи! – Он замолчал и взглянул на Аркадия убитым, недоверчивым взглядом.
– Вася, не ходи за мной, ради бога! подожди меня здесь. Я сейчас, сейчас ворочусь к тебе, – говорил Аркадий Иванович, сам теряя голову и схватив фуражку, чтобы бежать за доктором. Вася уселся тотчас; он был тих и послушен, только в глазах его сияла какая-то отчаянная решимость. Аркадий воротился, схватил со стола разогнутый перочинный ножичек, последний раз взглянул на беднягу и выбежал из квартиры.
Был восьмой час. Свет уже давно разогнал сумерки в комнате.
Он не нашел никого. Он бегал уже целый час. Все доктора, адресы которых узнавал он у дворников, наведываясь, не живет ли хоть какой-нибудь доктор в доме, уже уехали, кто по службе, кто по своим делам. Был один, который принимал пациентов. Он долго и подробно расспрашивал слугу, доложившего, что пришел Нефедевич: от кого, кто и как, по какой надобности и как даже будет приметами ранний посетитель? – и заключил тем, что нельзя, дела много и ехать не может, а что такого рода больных нужно в больницу везти.
Тогда убитый, потрясенный Аркадий, никак не ожидавший подобной развязки, бросил все, всех докторов на свете, и пустился домой, в последней степени испуга за Васю. Он вбежал в квартиру. Мавра, как ни в чем не бывало, мела пол, ломала лучинки и готовилась печь топить. Он в комнату – Васи и след простыл: он ушел со двора.
«Куда? где? куда побежит несчастный?» – подумал Аркадий, леденея от ужаса. Он начал допрашивать Мавру. Та ничего не знала, не ведала, да и не слыхала, как вышел, прости его господи! Нефедевич бросился к коломенским.
