— Да это ваш папа, не бойтесь, — ласково гладит ребячьи головы жена, а сама не успевает утирать слезы.
И опять кто-то заскрежетал зубами, кто-то вскрикнул спросонья:
— Кроши гадов, бей их прикладом!
Потекли однообразные дни, похожие друг на друга, как автоматные патроны. Наступил декабрь сорок второго. Завыли метели. Нашу землянку засыпало толстым слоем снега. Мы в шутку окрестили ее «родным уголком». Она кажется необыкновенно милой и уютной особенно в те часы, когда чертовски усталый возвращаешься на ночлег после ротных занятий.
В тылу, когда я был еще зеленым новичком, я наивно представлял себе, что стоит только прийти на передовую, как сразу увидишь немца. Подползай к нему осторожно, хватай, обезоруживай, затыкай рот пилоткой, и «язык» твой. В действительности все оказалось сложнее. Враг умен и хитер. Он старается предугадать твои действия. Чтобы взять «языка», нужно перехитрить противника, проявить максимум сноровки, сообразительности, упорства, выдержки. Мы научились ползать, маскироваться в складках местности, использовать для этого все, вплоть до воронок от авиабомб и снарядов. Воронки нередко служили нам и наблюдательными пунктами. Овладели немецкими автоматами, парабеллумами, винтовками, стали метко, без промаху стрелять как из своего, так и трофейного оружия. В зеленых маскировочных халатах, нередко надев поверх сапог веревочные лапти, бойцы неслышно, как кошки, подбирались к вражеским траншеям, быстро разведывали передний край, засекали огневые точки, устанавливали пути подхода к блиндажам. Мастерами-наблюдателями стали и юный Саша Трошенков, и Леша Давыдин, и Борис Эрастов.
Но допускали и много ошибок, за которые расплачивались кровью. И теперь мы снова учимся переползать, метать гранаты, метко стрелять, с известной точностью простейшим способом определять расстояние до намеченных ориентиров, а самое главное — маскироваться.
Лейтенант выводил нас в поле и ставил задачу:
— Местность до мельчайших деталей изучена противником. Каждый кустик на учете. Возможны действия вражеских разведчиков: наблюдение ведем не только мы, но и немцы. Где расположите наблюдательный пункт, чем замаскируетесь?
И начиналось решение задачи из области высшей математики, или, точнее, сложнейшее шахматное состязание. Мучительно обдумываешь каждый ход. Куда ни кинешься — лейтенант бракует: у врага здесь сильная защита. Порой приходишь в отчаяние: сделать ничего невозможно. Но в конце концов находишь то, что ищешь. Нужно учитывать, где находится противник, в какой стороне света, солнечный день или пасмурный, облака высокие или низкие, утро, полдень или вечер. Вспоминаешь законы света, оптики. Да, многое нужно знать не только офицеру, но и солдату в современной войне.
Из «старичков» в нашем отделении осталось трое: Давыдин, Трошенков и я. Одних отправили в госпиталь, других похоронили на орловской земле.
В самые последние дни ранило осколком мины Дорохина. В тяжелом состоянии его эвакуировали в армейский госпиталь.
Командир отделения у нас сейчас новый — Алексей Шмельков, старший сержант, невысокий плотный паренек лет двадцати двух. По характеру Шмельков совсем не похож на суховатого и официального Дорохина. В кругу солдат он завзятый шутник и весельчак. Его краснощекое лицо то и дело озаряется улыбкой.
— С таким воевать легко будет, — говорят солдаты. — Командир нашенский.
С приварком у нас туго. За ужином, глотая похлебку из «шрапнели», молодые недовольно бурчат:
— Скорей бы на передовую. Там, говорят, еды вволю.
Давыдин с усмешкой качает головой:
— Житье там — разлюли малина: на обед жаркое из фугасок, отбивные из полковых мин.
Из солдат нового пополнения я больше всех сдружился с Сашей Тимровым и Андреем Лыковым.
Тимров — мой коллега, педагог-словесник. Это длинный сухотелый парень лет двадцати пяти, в короткой, до колен, шинелишке, обмотках и здоровенных армейских башмаках. От всей его чуточку нескладной фигуры веяло добротой и радушием.
Саша редко бывает один. Чаще видишь его окруженным солдатами. То он читает им свежий номер «дивизионки», а то просто задушевно беседует, рассказывает о былом.
