Она достала из шкатулки еще несколько листков со своими стихотворениями. Надо бы их перечитать и кое-что поправить… А может быть, написать что-нибудь еще, а потом все послать Уоткинсу и Руфусу в надежде на их одобрение? Они же выразили желание познакомиться с ее новыми произведениями, и она предложит им одно из тех, что уже забрезжили в ее сознании.
Орелия разложила бумаги, подумала…
И внезапно к ней пришли нужные слова, и она, торопясь и пропуская буквы, быстро записала их, не отрываясь ни на минуту, словно кто-то ей диктовал эти неровные строчки, — так полно и законченно они вылились из-под ее пера, а затем внизу, под этими четырьмя строчками, она поставила дату. Сегодняшнюю.
Как все творческие люди, работая, она забыла о времени, месте и обо всем постороннем, так что, когда в дверь постучали, повинуясь безотчетному импульсу, она машинально сказала: «Войдите!»
— Вам прислали цветы, мисс, — раздался голос.
— Оставьте их у порога… — снова машинально попросила она.
Дверь закрылась, и Орелия стала перечитывать только что написанное стихотворение. Но тут кто-то снова — и довольно насмешливо — заговорил за ее сниной:
— Ваш новый поклонник, Орелия, безусловно, любит цветисто выражать свои чувства…
Орелия негромко вскрикнула и поднялась. В проеме дверей, рядом с огромной корзиной красных орхидей, стоял маркиз, и она безотчетно перевернула листок бумаги, прижав его к столу.
— Вы как будто очень удивились тому, что это я, — тоном упрека констатировал маркиз.
— Нет… милорд… то есть… да! Мне казалось, что вас нет дома.
— Кэролайн предпочла заняться другими делами, а не тратить время в моем обществе, и я пришел спросить, не хотите ли вы покататься со мной, однако вижу, вы чем-то премного заняты.
— Вы очень… добры, ваше сиятельство, но я… кое-что пишу…
— Любовное послание? И что, этот ваш другой джентльмен столь же экстравагантен с его восторженными признаниями, как тот, что изъявляет свои чувства с помощью цветочных букетов?
— Нет, милорд, это не письмо… послу, если вы на него намекаете.
— Тогда кто же он, кого вы удостоили своими доверительными признаниями?
— Никто… и это вообще… не письмо.
Маркиз вошел и медленно приблизился к месту, где стояла Орелия, пытаясь загородить собой стол с исписанным листочком на нем.
— Разве это не письмо вашему самому последнему и наиболее пылкому поклоннику?
— Нет, милорд.
— Тогда откуда такое желание сохранить переписку в секрете?
— Да это… так, это личное, но не то…
И ее голос прервался. Она покраснела и отвела взгляд в сторону.
— Тогда что вы от меня прячете? — В его голосе прозвучала пугающая жесткость.
— Но я… не прячу, — робко возразила Орелия, — я не хочу только… чтобы вы это увидели.
— А есть разница? И почему же вы подумали, что я обязательно захочу это увидеть?
А вот на это она уже ничего не могла ответить ему. Какая возникла неловкая ситуация! И все потому, что она так подозрительно быстро у него на глазах перевернула листок и прижала его к столу, словно чего-то боялась. Если бы она спокойно обернулась на его приход и просто отошла от стола, он ничего бы не заподозрил!
— Так что же такое там значится, на этом листке, чего мне знать не положено?
— Да… ничего такого… но вам не положено и допытываться у меня об этом…
— Нет, положено! Я имею право, вы сами мне его дали, пообещав, что будете мне доверять и что больше никогда не поставите себя в опасное положение и, более того, всегда будете говорить мне правду. Вот я и поймал вас, Орелия: вы нарушили оба ваши обещания!
— Нет, нет. Все это не имеет к вам… отношения, милорд! — в отчаянии почти вскричала Орелия. — Клянусь, что это… нечто совершенно другое, но о чем я никому ничего не могу сказать!
— Я вам не верю, — был ей суровый ответ.
Орелия удивленно взглянула на маркиза. Он смотрел на нее гневно и недоверчиво, однако было еще что-то в его взгляде, чему она не находила названия. Она поняла только, что он опять глубоко уязвлен, и снова маркиз показался ей грозным, властным великаном, противостоять которому было бы тщетно.
— Пожалуйста, ну, пожалуйста, поймите, что… я не могу показать вам это!..
