— Ты думаешь, к октябрю история с гиенами завершится?
— У них нет денег, они сейчас тратят последнее, пытаясь аннулировать брак и объявить своего отца недееспособным, — уверенно отчитался Ригоберто. — У них ничего не выйдет, они разорятся. Но знаешь что? Я никогда бы не подумал, что Исмаэль способен на такие поступки. Вначале он женится на Армиде. Потом разрабатывает план безжалостной мести Мики с Эскобитой. Воистину, глубокого знания о людях не существует, каждый человек бездонен.
Ригоберто и Лукреция еще долго беседовали, а за окном темнело, зажигались уличные фонари. Они больше не видели моря, небо и ночь наполнились огоньками, мерцавшими, как светляки. Лукреция сказала, что прочла школьное сочинение Фончито и теперь не может выбросить его из головы.
— Он тебе сам его показал? — подозрительно спросил Ригоберто. — Или ты порылась в его столе?
— Послушай, оно лежало на виду, и мне стало любопытно. Вот я и прочитала.
— Нехорошо, что ты читаешь бумаги Фончито без разрешения, у него за спиной, — притворно нахмурился Ригоберто.
— Я долго думала, — продолжала Лукреция, не обратив внимания на слова мужа. — Это текст полуфилософского-полурелигиозного содержания. О свободе и зле.
— Он у тебя под рукой? Мне бы тоже хотелось взглянуть, — оживился дон Ригоберто.
— Я переписала его для вас, сеньор Любопытство, — сказала Лукреция. — Копия лежит в твоем кабинете.
Дон Ригоберто уселся читать работу сына в окружении своих книг, музыкальных дисков и гравюр. Сочинение называлось «О свободе и о зле» и было очень коротким. Фончито предполагал, что Господь, создавая человека, решил, возможно, не делать из него автомат, запрограммированный от рождения до самой смерти, подобно растениям и животным, но наделить его свободой воли, способностью действовать на свой страх и риск. Вот как в мире появилась свобода. Однако эта способность позволяла человеку избирать зло и даже творить зло, совершать поступки, противоречащие всему, что исходит от Бога, соответствующие делам дьявола, самому смыслу его существования. Итак, зло — это дитя свободы, порожденное человеком. При этом сама по себе свобода ничуть не дурна; нет, этот дар помог осуществить великие научные и технические открытия, двигал вперед прогресс, способствовал уничтожению рабства и колониализма, защите прав личности и тому подобное. Однако свобода также является причиной жестокости и ужасных страданий, которые никогда не прекращались, а скорее сопровождали прогресс, словно тень.
Дон Ригоберто встревожился. Ему почудилось, что все идеи, изложенные в сочинении, каким-то образом соотносятся с появлениями и слезами Эдильберто Торреса. Или же эта работа — плод разговора Фончито с падре О’Донованом? Быть может, его сын еще раз встречался с Пепином? В этот момент в кабинет вбежала заполошная Хустиниана. Служанка сообщила, что его просит к телефону «новобрачный».
— Именно так и просил представить, дон Ригоберто, — объясняла она. — «Передайте, Хустиниана, что это звонит новобрачный».
— Исмаэль! — Ригоберто пулей вылетел из-за стола. — Алло, алло! Это ты? Ты в Лиме? Когда ты вернулся?
— Пока еще нет, Ригоберто, — произнес насмешливый голос. Это был, несомненно, Исмаэль Каррера. — Я звоню тебе из одного местечка, названия которого, конечно же, не открою, потому что одна птичка мне чирикнула, что твой телефон прослушивается сам знаешь кем. Красивейшее место, можешь лопаться от зависти.
Исмаэль весело рассмеялся, а у Ригоберто возникло нехорошее предположение, что его друг и бывший начальник сбрендил, бесповоротно съехал с катушек. Способны ли гиены обратиться в детективное агентство и организовать прослушку его телефона? Нет, это невозможно, им бы на такое не хватило серого вещества. А вдруг все-таки да?
— Ладно-ладно, как хочешь, — ответил он шефу. — Наслаждайся жизнью, Исмаэль. Я вижу, ваш медовый месяц проходит замечательно и у тебя еще остался порох. Или по меньшей мере ты еще жив. Я рад за тебя, старик.
— Ригоберто, я в прекрасной форме. И вот что я тебе скажу: никогда в жизни я не чувствовал себя лучше и счастливее, чем в эти дни. Вот так-то.
