Литума под ручку с Хосе направились в кафе-ресторан «Прекрасная Пьюра». Хосе заявил, что такую встречу нужно отпраздновать, и заказал пива. Они подняли тост за старые времена и долго потом с грустинкой перебирали общие воспоминания. Когда Хосе открыл мастерскую, Обезьян был его компаньоном. Однако потом между ними возникли разногласия и Обезьян вышел из дела, впрочем братья Леон и теперь были очень дружны и тесно общались. Обезьян женат, у него трое детей. Несколько лет он проработал в муниципалитете, а потом открыл кирпичный заводик. Дела у него пошли хорошо, к нему обращаются многие строительные компании Пьюры, особенно теперь, во время тучных коров, когда в городе строятся новые кварталы. Каждый пьюранец мечтает о собственном доме, а сейчас дуют на редкость добрые ветра. Да и самому Хосе тоже жаловаться грех. Поначалу из-за большой конкуренции ему приходилось туго, но постепенно высокое качество обслуживания сыграло свою роль, и сейчас, без хвастовства, его мастерская — одна из лучших в городе. Слава богу, работы у него хоть отбавляй.
— Так, значит, вы с Обезьяном перестали быть непобедимыми, перестали быть мангачами и заделались белыми и богатенькими? — пошутил Литума. — Только я остался беден как церковная мышь, и быть мне фараоном на веки вечные.
— Сколько ты уже здесь, Литума? Почему ты раньше меня не отыскал?
Сержант соврал, что в Пьюре он совсем недавно и долго не мог выяснить нынешний адрес Хосе, пока ему не пришло в голову пройтись по старым кварталам. Вот так ему и попался на глаза адрес: улица Морропон, дом 17. И он никак не мог вообразить, что этот песчаный берег с покосившимися хибарками превратится в такой процветающий район. Да еще и с автомастерской, перед которой хоть шляпу снимай!
— Времена меняются, и, по счастью, меняются в лучшую сторону, — согласился Хосе. — Сейчас — хорошая эпоха для Пьюры, да и для всего Перу, братец. Так пусть же она длится подольше, постучим по дереву.
Хосе тоже успел жениться на девушке из Трухильо, но их брак оказался полным кошмаром. Они жили как кошка с собакой и в конце концов развелись. А две дочки теперь с матерью, в Трухильо. Хосе время от времени их навещает, а девочки приезжают к нему на каникулы. Обе поступили в университет: старшая учится на зубного врача, младшая — на фармацевта.
— Поздравляю, братишка. Специальность в руках — это здорово.
И вот, когда Литума уже собирался ввернуть в разговор вопрос о сутенере, Хосе его опередил, словно сумел прочитать его мысли:
— Слушай, а Хосефино ты помнишь?
— Ну как я могу позабыть такого говнюка, — вздохнул Литума. Потом долго молчал и добавил, как будто чтобы под держать разговор: — А что с ним теперь?
Хосе пожал плечами и презрительно скривился:
— Много лет ничего о нем не слышал. Ты ведь помнишь, он пошел по кривой дорожке. Жил за счет женщин, завел себе шлюх, которые на него работали. И становился с годами все мерзостнее. Мы с Обезьяном от него отдалились. Время от времени он появлялся, чтобы стрельнуть у нас денег, рассказывал про свои болячки и про кредиторов, которые ему угрожают. Он даже попался на грязном деле, был замешан в каком-то преступлении. Его обвинили то ли в сообщничестве, то ли в укрывательстве. Я не удивлюсь, если однажды где-нибудь обнаружится его труп, причем убьют его те самые проходимцы, которые так ему нравились. А может, он сейчас гниет в какой-нибудь тюрьме, кто знает?
— Это верно, злые дела влекли его, как мед мошкару, — признал Литума. — Этот стервец родился на свет, чтобы стать преступником. Не могу понять, как это мы с ним сошлись, братишка. К тому же он был стервятник, а мы — мангачи.
И в этот момент Литума, рассеянно наблюдавший за движениями правой руки Хосе, заметил, что его брат ногтем большого пальца что-то чертит на деревянной поверхности стола, испещренной надписями и пятнами, обожженной окурками. Литума почти перестал дышать, он напряг зрение и сказал сам себе, а потом повторил, что не сошел с ума и не заклинился на одной идее: то, что его двоюродный брат машинально рисовал ногтем большого пальца, — это были паучки. Именно паучки, такие же как в угрожающих анонимках, которые получал Фелисито Янаке. Ему не приснилось и не привиделось, драть всех в лоб. Паучки, паучки. Вашу мать, вашу мать.
